Противостояние. Спецслужбы, армия и власть накануне падения Российской империи, 1913–1917 гг. - Владимир Хутарев-Гарнишевский

На допросах в ЧСК Временного правительства Глобачев прямо говорил, что не знает, как Протопопов рассчитывал бороться с революцией[1400]. 25 февраля, когда на улицах Петрограда была слышна стрельба и пролилась уже не первая кровь, товарищ обер-прокурора Синода князь Н. Д. Жевахов телефонировал Протопопову, прося дать прогноз тревожных событий. Но и тут Александр Дмитриевич оказался верен собственной беспечности, сделав безапелляционное заявление: «Если революция и будет в России, то не раньше, как через 50 лет»[1401]. В январе – феврале столичная охранка неоднократно направляла министру письменные доклады о положении в столице, однако, по мнению начальника отделения, он попросту не читал донесений. Бессистемность и нерешительность действий, сопровождавшаяся отдельными громкими ликвидациями, не наносившими приближавшейся революции или подготовке государственного переворота смертельных ран, лишь будоражила умы противников режима, подталкивала их к более активным действиям. Сами же защитники самодержавия оказались в худшей – за многие годы – форме.

Отдельный корпус жандармов встретил Февральскую революцию в состоянии глубокого кризиса: острейший кадровый голод, перманентный конфликт с армией, обилие сложных задач при очень слабом и нерешительном руководстве из центра. События февраля 1917 г. были скоротечны и трагичны для чинов политического сыска. Спецслужба фактически была парализована и не смогла оказать никакого сопротивления. Будущий комендант Петрограда Петр Половцов вспоминал, что в дни революции комитет Государственной думы, перехватывавший все правительственные и царские телеграммы, получил доступ и к секретной переписке. По оценке Половцова, жандармское начальство проявляло большую растерянность и полную неосведомленность о положении дел, не владело реальной политической ситуацией в стране[1402].

Расправа над чинами полиции и жандармерии была жестокой. К. И. Глобачев так описывал события: «Городовых, прятавшихся по подвалам и чердакам, буквально раздирали на части: некоторых распинали у стен, некоторых разрывали на две части, привязав за ноги к двум автомобилям, некоторых изрубали шашками. Были случаи, что арестованных чинов полиции и жандармов не доводили до мест заключения, а расстреливали на набережной Невы, а затем сваливали трупы в проруби. Кто из чинов полиции не успел переодеться в штатское платье и скрыться, тех беспощадно убивали. Одного, например, пристава привязали веревками к кушетке и вместе с нею живым сожгли»[1403]. Большую партию городовых расстреляли прямо на льду реки Невы и также сбросили в прорубь[1404].

Николай Егорович Врангель вспоминал о проявлениях насилия против полицейских в дни революции: «Во дворе нашего дома жил околоточный; его дома толпа не нашла, только жену; ее убили, да, кстати, и двух ее ребят. Меньшого грудного – ударом каблука в темя»[1405].

Несмотря на то что 27 февраля из 47 полицейских участков столицы были захвачены восставшими около двадцати, полиция продолжала сопротивление. В районе Варшавского вокзала в Петрограде трое жандармов открыли огонь из пулемета по восставшим – без приказа, без четкого плана, без какой-либо надежды на успех. Они были тут же убиты на месте разъяренной толпой. Пулеметная стрельба звучала и на Литейном проспекте, где чины полиции пытались не дать мятежникам пройти через Литейный мост к казармам Московского полка[1406]. Наряду с саперами это было одно из преданных властям воинских подразделений. Полицейские, пытавшиеся остановить толпу рабочих и взбунтовавшихся солдат в районе Измайловских казарм, также открыли огонь и были убиты[1407]. В Кронштадте чины жандармской команды также оказали сопротивление восставшим матросам – и погибли. К вечеру 28 февраля все полицейские участки и жандармские структуры города были разгромлены.

Всего в ходе волнений в столице было только по официальным сведениям убито 48 жандармов и 19 полицейских, еще 64 чина полиции пропали без вести, 42 трупа так и не было опознано. Стражей порядка сбрасывали с крыш домов, топили в Неве, убивали на квартирах и на улице, 62 из них были ранены, 3200 полицейских и жандармов – арестованы[1408]. Арестованных полицейских, жандармов и контрразведчиков отводили в Таврический дворец, в расположение Временного комитета Государственной думы. Его военная комиссия начиная с 28 февраля отдавала приказы о захвате полицейских участков, об аресте чинов контрразведывательного отделения Петроградского военного округа, аресте отдельных жандармских штаб-офицеров[1409]. Координирование действий восставших велось не только военной комиссией Временного комитета Думы, но и Центральным военно-промышленным комитетом. Так, в ночь с 27 на 28 февраля 1917 г., еще до перехода солдат Измайловского полка на сторону революции, командир запасного батальона этого полка телеграфировал в ЦВПК, что 1 марта приведет полк к Государственной думе. Как отмечает историк А. Б. Николаев, полковник Измайловского полка барон В. Х. Майдель приходился родным братом члену ЦВПК Герману Христофоровичу Майделю и одновременно родственником Б. В. Савинкова[1410].

27 февраля по личному распоряжению Керенского было захвачено Петроградское губернское жандармское управление[1411]. При этом был зверски убит начальник управления генерал-лейтенант Иван Дмитриевич Волков. В отличие от многих руководителей сыска, выехавших из города или укрывшихся на частных квартирах, вполне отдавая себя отчет в происходящем, Волков распустил всех сотрудников, но сам остался на посту. Толпа ворвалась в здание управления. 63-летнего генерала жестоко избили, сломав ему ногу, потом отвели в захваченный полицейский комиссариат. Пьяный «начальник» караула несколько раз ради развлечения имитировал его расстрел[1412]. В ночь на 28 февраля Волкова закололи охранники штыком под сердце. Труп был доставлен в Мариинскую больницу и 10 марта захоронен родственниками на Николаевском кладбище Александро-Невской Лавры[1413]. Это было одно из наиболее нашумевших убийств генералов в Петрограде, вошедшее в большинство воспоминаний современников.