Мобилизованная нация. Германия 1939–1945 - Николас Старгардт

Когда известия о бомбежках западных областей Германии распространились по стране, донесения СД о настроениях нации приобрели столь тягостный характер, что Геббельс счел необходимым обсудить вопрос с Гиммлером. Один безуспешно пытался убедить второго объединенными с Министерством пропаганды усилиями санировать рапорты, прежде чем доводить их до сведения высшего эшелона нацистского руководства. Геббельсу по меньшей мере удалось радикальным образом сократить количество правительственных должностных лиц, входивших в круг допускаемых к ознакомлению с наиболее ценными источниками данных. Тем временем в Рурском бассейне пошла гулять издевательская частушка, высмеивавшая аудиторию подпевал, созванную Геббельсом в феврале для речи на тему «тотальной» войны:

Однако горечь и бессильная злость еще не проникли глубоко в недра общества. Когда той же весной Геббельс, совершая поездку по Дортмунду и Эссену, обещал «возмездие» за авианалеты забитым до отказа залам рабочих военных предприятий, от воодушевления собравшихся чуть не падал потолок. Скорее всего, стишок породило подспудное желание людей любыми путями избавиться от мучивших их авианалетов: оптимисты лелеяли надежду отплатить британцам той же монетой, а пессимисты предпочитали, чтобы враг сбрасывал смертоносные грузы где-нибудь еще. По словам швейцарского консула, в начале марта известия о том, что объектом самого жестокого рейда с начала войны стал Берлин, в Кёльне встретили «с облегчением и даже радостью»[737].

В качестве председателя межведомственного комитета по ущербу от авианалетов Геббельс играл в описываемое время ключевую роль в системе гражданской обороны, хотя Гитлер и не назначил его «уполномоченным по ведению “тотальной” войны». Комиссия, ответственная за обеспечение подвижных мастерских и полевых кухонь, предметов домашнего обихода и мебели, одежды и продовольственного снабжения в подвергающихся бомбардировкам городах, перешла красную черту и принялась реквизировать «неприкосновенный запас» со складов вермахта. 5 июня 1943 г., когда новая кампания достигла апогея, Геббельс выступил во Дворце спорта с очередной речью, пообещав крупномасштабное возмездие всему британскому народу. Пресса принялась муссировать слухи о необычайно мощном оружии, и угроза Геббельса с тех пор оставалась центральной темой в хоре надежд немцев до окончания войны: «Час возмездия придет!»[738]

Через четыре недели после опустошительного налета на Бармен удару подвергся Эльберфельд – другая часть Вупперталя. Рабочие военно-промышленных предприятий в городке Целла-Мелис близ Веймара сочинили новую песню, присоединив свои голоса к тем, что уже взывали об отмщении:

Тщетно католические епископы призывали паству к сдержанности. 10 июня архиепископ Кёльнский Фрингс в святительском послании подчеркивал: «Чрезвычайные тяготы войны суть последствия человеческой греховности – воздаяние за далеко идущий отход от Бога и его заповедей». Епископ Гален разразился 4 июля проповедью в посещаемом паломниками Тельгте, в которой бросил прямой вызов этике «возмездия»: «На сей раз вынужден говорить публично: я не могу и не буду принимать призывы к ненависти и возмездию, которые то и дело звучат в немецкой прессе, как не можете и вы принять их!» Призывы к мести являлись «нехристианскими и ненемецкими, ибо они недостойные, низкие и неблагородные». Гален наряду с другими епископами изо всех сил старался донести до паствы свою старомодную и «благородную» версию христианства. Он винил в бомбежках и войне заносчивость светского Нового времени, которое повернулось спиной к божественной правде. Его ответом на вопрос «как же Бог допускает такое?» служил очередной вопрос: «В какой стране всенародно признается главенство Бога и где ему еще воздается заслуженная им честь?» Поголовно убежденные националисты, католические епископы использовали такие же аргументы в прошлой войне с целью пробудить раскаяние и покаяние в надежде, что гибель огромного количества молодых людей на поле боя приведет к возрождению христианского общества в Германии[740].

Епископы и политическая верхушка нацистской Германии принадлежали к разным возрастным слоям. Люди более пожилые, прелаты вынесли на себе борьбу с либеральным обмирщением общества; их версия крайнего консервативного католического национализма не соответствовала интересам текущего поколения, и война становилась для епископов все более чуждой. Трещины раскола, образовавшиеся в 1942 г. в среде духовенства рангом пониже, продолжали расширяться, грозя расколом между молодым и более активным крылом церкви и стареющим церковным начальством. Так, в Ахене приходом Святого праздника тела и крови Христовых управляли два находившихся не в ладах друг с другом капеллана. Один из них, Шпарбродт, следовал линии епископата, задавая после налета тысячи бомбардировщиков на Кёльн прихожанам на причастии вопрос: «Так в чем же польза от проповеди ненависти?» Информаторы гестапо доносили, что Шпарбродт искушал паству, поселяя в души людей сомнения, испытывая их вопросами вроде следующего: «А позволительно ли нести военную службу за безбожное государство?» В противоположность этому капеллан Гильмер призывал к отмщению «преступникам из-за Ла-Манша» за налет на Кёльн. Приветствуя прихожан в той же самой церкви имперским салютом в честь Гитлера, Гильмер говорил им: «Нужно вспомнить слова псалмов, призывающих проклятья, чтобы низвергся огонь с небес на остров, жители коего способны на такие злодеяния». Гильмер призывал верующих быть «твердыми, как алмаз, исполненными веры, как мать, не доверять слухам из-за рубежа, хранить молчание в магазинах, не сеять беспокойство и верить в наступление дня, когда злодейства будут отомщены». В июне 1943 г. этот капеллан откровенно высказывался против «молчания католических кругов в отношении разрушения церквей», он заявлял даже: «Нужно избегать создания впечатления, будто это варварство [бомбежки] никак не волнует немецких католиков, особенно ведущее духовенство». Донося о «невероятном отклике» конгрегации Гильмера на его проповеди, наблюдатели из гестапо могли встать и со всей искренностью поаплодировать[741].