Мобилизованная нация. Германия 1939–1945 - Николас Старгардт
Шрифт:
Интервал:
В других приходах столь открытого раскола между Отцами Церкви, подобного общине Святого праздника тела и крови Христовых, не наблюдалось, но гестапо все равно внимательно отслеживало происходящее. Некоторые представители духовенства требовали более энергичной защиты прав церкви, а другие ожидали со стороны руководства большего воодушевления в одобрении усилий немецкого общества в трудах на нужды фронта. В иных церквях приходские священники порой даже не зачитывали вслух святительские послания своих епископов. В попытках не допустить внутреннего раскола в апреле 1943 г. архиепископ Фрингс побуждал католиков оставаться активными членами нацистской партии и ее организаций, закрепляя таким образом место церкви в обществе. После конфронтации между партией и церковью середины 1941 г. подобный шаг в сторону компромисса широко приветствовался как мирянами, так и духовенством[742].
Существовали и клирики вроде доктора Наттерманна, влиятельного генерального секретаря международного общества Адольфа Кольпинга. Он представлял идущую еще с XIX в. гордую традицию социального действия и благотворительности и выступал за увеличение положительного вклада в «народную общность» в качестве демонстрации реформированного католицизма. Такое духовенство выступало за «народное» омоложение церкви, и его предложения получили одобрение на конференции в Беренсберге в июне 1942 г. Но если протестанты объединялись, как правило, на приходском уровне, где собрание верующих следовало за пасторами, а епископы не имели большого влияния, то в условиях католической иерархии начальство обладало довольно широкими возможностями помешать молодому поколению продвигать собственную программу реформ[743].
Цена поддержания контроля над ситуацией со стороны епископов выразилась в поэтапной эрозии их влияния, и под давлением событий войны некогда грозный единый церковный организм начал разрушаться. Среди младшего духовенства и светского люда царило недоумение: и те и другие не могли взять в толк, почему архипастыри Кёльна и Падерборна в феврале 1943 г. рассылали святительские послания о безнравственности внебрачных половых связей. Разве подобные вещи не являлись чем-то тривиальным на фоне бомбежек? Престарелые прелаты, воспитанные на аристотелевской метафизике, казалось, изъяснялись чересчур абстрактным языком: их призыв к воздержанию отдавал излишней пассивностью и основывался на фундаменте слишком аристократического и консервативного видения христианской Германии. В Ахене католики сетовали, что духовенство их недурно устроилось – живет припеваючи и не обязано трудиться на благо воюющей страны. И в следующие месяцы святительские послания встречали не более теплый прием. «Когда бы они уставали, как мы, у них не осталось бы времени проповедовать нравственность, – заметил один из современников и добавил: – Разве не видно, насколько епископы сами по себе, если у них есть время на всю эту чепуху?» Отказ епископов благословлять идеи возмездия Британии способствовал дальнейшему ослаблению их влияния. Агенты местного гестапо доносили, что «народ ненавидит противника и его террористические методы, тем временем как духовенство защищает врага». Особенно остро реагировали те, кого бомбили в Эссене. Отторжение позиции церкви лишь возрастало, превращаясь в общенациональный феномен[744].
Никто не знал, как и когда возмездие настигнет неприятеля. Отсутствие подлинной информации о секретном оружии заменили слухи и сплетни: судачили об огромных ракетах и о гигантской пушке с 16-метровым стволом, которую устанавливают на берегу Ла-Манша с целью стереть с лица земли половину Лондона. Даже после годовщины налета тысячи бомбардировщиков напряжение в Кёльне продолжало нагнетаться. 22 июня швейцарский консул писал в рапорте, что обещание «сверхсекретного оружия» разыгрывается в городе как «козырная карта», поскольку надежда на «возмездие» помогает подавить страх от осознания необходимости сидеть на «пороховой бочке». В следующую ночь жертвой налетов сделался Мюльхайм. Ему досталось так, что даже на велосипеде не было возможности ни выехать из города, ни въехать в него. А затем в ночь с 28 на 29 июня – почти через месяц после юбилейной годовщины – вновь настал черед Кёльна[745].
Тысячи людей потянулись к пунктам первой помощи, расположенным в школах, бежали из рушившихся зданий и бродили среди клубов дыма, золы и искр – повсюду бушевали пожары. В Иммендорфе школьный хронист не находил слов: надо было видеть «беженцев, почти ослепших, с вздувшимися от облаков фосфора глазами, чтобы составить хоть какое-то представление об ужасе той ночи». В отличие от налета тысячи бомбардировщиков в предыдущем году, внешне обособленной акции, почти сразу за этим налетом последовали еще два. Всего за три ночи – 28–29 июня и 3–4 и 8–9 июля – британская авиация сбросила на Кёльн больше бомб, чем всего с начала войны до этого момента. В первом рейде больше всего досталось центру города, во втором – районам восточного берега Рейна, а в третьем – северо-западным и юго-западным пригородам. В 1942 г. невероятным являлось число самолетов в небе над Кёльном, на этот раз благоговейный ужас жителям внушало количество убитых[746].
Через день после первого налета швейцарский консул с его связями и возможностями получения данных насчитал по меньшей мере 25 000 человек погибших. Несколько дней спустя благодаря сведениям из «высокого официального» источника он поднял планку до 28 000. Окончательный итог выглядел следующим образом: 4500 погибших и 10 000 раненых в первую ночь плюс 1100 убитых в двух следующих налетах. Нет ничего удивительного в том, что даже осведомленные круги оценивали потери в пятикратном размере: все основывались на масштабах разрушений. Почти две трети населения города – от 350 000 до 400 000 человек – лишились крова. Аннелизе Хастенплуг, отпраздновавшая двадцатый день рождения как раз перед первым налетом, писала жениху Ади во Францию: «Как все выглядит тут теперь? Могу лишь сказать, что 31 мая прошлого года было детской игрой по сравнению с сегодняшним днем». В городском центре не осталось ни одного целого дома. Театры и кинотеатры перестали существовать. Ее сестра Адель, насмотревшись на огромное количество мертвых на улицах, вернулась домой «совершенно убитая». «Теперь от страха она и шагу ступить одна вечером не может», – писала Аннелизе[747].
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!