Мария, княгиня Ростовская - Павел Комарницкий

— Ну пойдём, Олеша, поглядим на послов.

У Золотых Ворот уже толпилось множество народа, наспех вооружённого кто чем — весть о прибытии посольства облетела город быстрее ветра. На лицах горожан читались различные чувства, все понимали — сейчас решится их судьба.

И снова, как год назад, поднялась решётка, впуская пятёрку послов. У воеводы вдруг возникло пронзительное чувство, что всё, что сейчас происходит, уже произошло. Он знал все слова, которые скажут ему послы. И знал свой ответ. И судьба вот этих людей ему тоже известна. Всех людей — и монгольских послов, доживающих последние часы своей жизни, и горожан, доживающих той жизни последние дни… И ничего изменить невзможно.

— Мы послы от великого хана Менгу, правой руки величайшего Бату-хана! — громко провозгласил сидевший на вороном жеребце монгол. — Где коназ Магаил, ибо имею я слова к нему?

Степняк говорил по-русски бегло, хотя и с сильным акцентом. Толмач… Или научились за это время?

— Великий князь Михаил в отъезде! — ответил Дмитр Ейкович, стараясь говорить громко, чтобы народ всё слышал. — И правителем города Киева нынче князь Даниил Романович!

— Это нам всё равно, — произнёс посол. — Пусть будет Данаил. Где он?

— Его тоже нет.

— Тогда кто правит городом? — чуть удивился монгольский посланник. Теперь уже было ясно, что это не толмач, поскольку поганый говорил от своего лица, ни с кем не переговариваясь.

— Это буду я, воевода киевский Дмитр Ейкович.

По лицу монгола скользнула усмешка.

— Пусть так. Тогда слова великого хана Менгу, а значит, и самого Бату-хана будут обращены к тебе, воевода. Вам следует открыть ворота и тем спасти свою жизнь.

Воевода помолчал. Народ вокруг притих, сжимая оружие.

— В прошлом году Менгу уже делал таковое предложение, насколько я помню…

— Ты не понял, воевода. В прошлом году это было предложение. Вы отвергли его, и мы ушли. Сейчас это приказ, неисполнение которого карается смертью.

Монгол оглядел киевлян ястребиным взором.

— Сказанное одному да услышат все! Или вы открываете ворота, причём немедленно, или никто из вас не останется в живых!

Воевода повернулся к народу.

— Все слышали? А теперь я скажу, киевляне! Каждый в мире сем должен делать своё, судьбой предназначенное. Двум смертям не бывать, одной не миновать. Взять!

— …!!! — взревела толпа.

И снова, как в прошлом году, сдёрнули с коней пятерых степняков, скрутили.

— Вы умерли! — громко, неожиданно спокойно произнёс монгол. По спине Дмитра пробежали мурашки. Ну нет…

— Нет, поганый! Мы ещё живы! И мы будем биться! Увести!

— Где король Конрад?

— Короля нет, великий князь. Он уехал ещё вчера, собирать войска.

Королевский секретарь был бледен, но держался твёрдо. У дверей дежурили могучие стражники в немецких латах. Михаил Всеволодович в бессилии сжимал и разжимал кулаки.

— Мне нужно его увидеть, почтенный. Немедленно.

Золотая монета, положенная на стол, однако, не возымела на сей раз должного действия.

— Король уехал, великий князь. Увидеть его сегодня невозможно.

Михаил задержал дыхание, считая про себя. Так… Ладно…

— Послушай, почтенный Бран. Мне НУЖНО его увидеть. Сегодня прибыл гонец — Киев взят в осаду погаными. Ждать долее невозможно.

Ещё две золотые монеты легли поверх первой. Секретарь заколебался, но только на секунду. С сожалением отодвинул золото.

— Невозможно, Михаил Всеволодович. Только не сегодня. Король сейчас в Торуни, должно быть. Когда вернётся… Думаю, дня через три. Извини, что огорчил тебя, великий князь.

Михаил сжал зубы. Три дня… Три дня осады! Когда важен каждый час.

— Я сообщу тебе, великий князь, — сказал секретарь. — Сразу.

— Да куда ты, раскудрить-тудыть, заноси прямо!

Возле недостроенного камнемёта кипела работа. Потные, распаренные мужики пытались втиснуть массивный каменный блок противовеса на его законное место, трещали ваги и доски, по которым двигали блок.

— Здоров, Елферий! — окликнул воевода, не слезая с коня.

Пожилой долговязый мужик обернулся, утирая пот, подошёл.

— Здрав будь, воевода!

— Я гляжу, трудно тебе. Сам вагой ворочаешь.

— Так не боярин я, Дмитр Ейкович, рук замарать не боюсь. Да и народу маловато.

— Чего молчал? Сказал бы ранее…

— А толку? — мастер махнул рукой. — Всё одно ведь нет у тебя никого путнего, воевода. Все здоровые мужики на стенах. Да и не в здоровье дело — тут порочный мастера нужны, а не абы какой детинушка. Разворотить без ума всё можно…

— Ладно, завёлся. Будет сегодня готово?

— К вечеру беспременно сладим.

— Ну добро. Работайте!

Уже отъезжая, Дмитр услышал треск переламывающегося дерева и отборную ругань. Покачал головой. Вот было же время, и ясно было, что подступят к городу поганые. Что было не собрать заранее машину? Всё второпях…

У Золотых ворот ни ругани, ни криков не было. Рабочие сидели, отдыхали, свесив натруженные руки. Воевода взглядом окинул готовую к бою машину. Массивные дубовые брусья станины прочно опирались на грунт, длинный рычаг грозил небу. На конце рычага свисала на цепях скованная из стальных прутьев корзина. Противовес, составленный из трёх здоровенных жерновов, стянутых вместе стальными полосами, придавал механизму ощущение грозной силы.

— Как дела, Онфим?

Чернобородый, широкоплечий Онфим подошёл неспешно.

— Готово, воевода. Можем в любой момент начать стрельбу.

Дмитр помолчал, подбирая слова.

— Скажи, Онфим… Можно не допустить, чтобы поганые ломали стены каменьями?

Теперь помолчал порочный мастер.

— Смотря сколько пороков они поставят против нас, Дмитр Ейкович. Один, так легко, и два сдюжим. И даже три, ежели постараться. Преимущество у нас, вишь — человек с башни говорит, куда бить, поганым же вслепую придётся…

— А ежели четыре или пять пороков против нашего одного?

Онфим поглядел угрюмо.

— Не в обиду тебе будь сказано, воевода — ты от пятерых крепких ратников в бою отмахнёшься ли?

— Сам же говорил, вслепую…

— А хоть бы и так. Как работать, ежели горшки с огненной смесью один за другим падать будут, беспрестанно? Закидают и вслепую, ежели сила немеряная.

Княжий терем в новоотстроенном Чернигове был сложен из толстых сосновых брёвен, сиявших свежей древесиной. Из щелей кое-где торчал мох, на стенах застыли капли смолы — слёзы дерева… За столом в просторной, почти пустой горнице сидели двое, и на столе том горела одна свеча в кованом железном подсвечнике.