2666 - Роберто Боланьо

не сумма. При виде экскрементов на алтаре не изменился в лице. Только сказал: через пару часов, когда вы уйдете, все будет снова сиять чистотой. А вот количество мочи его встревожило. Плечом к плечу, как сиамские близнецы, судейский и священник обошли все уголки, где умудрился помочиться Грешник, и священник наконец сказал, что, похоже, у чувака мочевой пузырь величиной с легкое. Тем вечером Хуан де Дьос Мартинес подумал: а ведь Грешник нравится ему все больше и больше. Во время первого нападения он применил насилие и чуть не убил ризничего, но с каждым днем все совершенствовался. Во время второго нападения просто напугал пару старушек, а во время третьего его вообще никто не видел и он смог поработать в тишине и покое.

Прошли три дня после осквернения церкви Святой Каталины, и Грешник глубокой ночью заявился в церковь Господа Нашего Иисуса Христа, что в районе Реформа, — в самую старинную церковь города, постройки середины восемнадцатого века, церковь, в которой некоторое время стоял епископский престол Санта-Тереса! В соседнем доме на углу улиц Солер и Ортис-Рубио спали трое священников и двое молодых индейцев-семинаристов из племени папаго — те учились в университете Санта-Тереса на факультете антропологии и истории. Причем не только учились, но и занимались кое-какой уборкой: каждый вечер мыли посуду, собирали грязное белье священников и вручали его женщине, которая потом все относила в прачечную. Тем вечером один из семинаристов не спал. Он попытался сесть за учебу в своей комнатушке, а потом отправился в библиотеку на поиски нужной книги, где безо всякой причины вдруг плюхнулся в кресло, начал читать и… уснул. Здание сообщалось с церковью переходом, который вел непосредственно в ректорат. Говорили, что существует и другой переход — подземный, священники пользовались им во время революции и восстания кристерос, но о существовании этого перехода папаго не знал. И тут его разбудил звук бьющегося стекла. Сначала он решил — непонятно почему — что это шумит дождь, но быстро понял, что звук идет изнутри церкви, и не снаружи. Тогда он встал и отправился посмотреть, что происходит. Дойдя до места, услышал стоны и подумал, что кто-то нечаянно закрылся в исповедальне — такого в принципе не могло случиться, ведь те не закрывались. Студент был трусоват (в противоположность тому, что рассказывали о его племени) и не решился зайти в церковь в одиночку. Поэтому разбудил второго семинариста, оба пошли и постучали — очень деликатно! — в дверь к падре Хуану Карраско, который в этот час, как и все остальные обитатели здания, спал. Падре Хуан Карраско выслушал папаго в коридоре, а поскольку читал газеты, сразу сказал: это, наверное, Грешник. И тут же вернулся к себе в комнату, надел брюки и кроссовки, в которых бегал по утрам и играл в мяч, а из шкафа извлек старую бейсбольную биту. Потом отправил одного семинариста будить консьержа — тот спал в своей комнатушке на первом этаже, рядом с лестницей, и в сопровождении папаго, который его разбудил, отправился в церковь. Поначалу им показалось, что там никого нет. Стекловидный дымок от свечей медленно поднимался к куполу, внутри храма висело густое, темно-желтого цвета облако. Однако они тут же услышали стон — словно бы ребенок изо всех сил сдерживал рвоту, а потом стон послышался еще и еще раз, а следом — знакомый звук: кого-то стошнило. Это Грешник, прошептал семинарист. Падре Карраско нахмурился и без колебаний направился к месту, откуда доносился звук, зажав бейсбольную биту двумя руками с видом человека, который хочет эту биту применить. Студент за ним не пошел. Ну, разве что сделал шажок-другой вслед за священником, а потом застыл на месте, исполненный невыразимого ужаса. По правде, у него от страха зуб на зуб не попадал. Он не мог себя заставить ни пойти вперед, ни отступить. Так что, как он в дальнейшем поведал полиции, папаго начал молиться.

Что именно ты читал? — спросил его судейский Хуан де Дьос Мартинес. Папаго не понял вопроса. «Отче наш»? — уточнил вопрос судейский. Нет, нет, нет, я от страха все забыл, сказал папаго, молился о спасении души, молился мамочке, просил, чтобы мамочка меня не покидала. Тут до него донесся звук удара бейсбольной биты по столбу. Интересно, подумал он или вспомнил, что подумал, это позвоночный столб Грешника или колонна метр девяносто высотой, на которой стояла деревянная статуя архангела Гавриила. Затем кто-то шумно выдохнул. Снова застонал Грешник. Потом падре Карраско принялся костерить кого-то по матушке — но, по правде говоря, ругался он странновато: папаго не понял, бранят Грешника или его самого за то, что струсил и не пошел дальше, а может, честят и вовсе незнакомого человека из прошлого отца Карраско, человека, с которым семинарист никогда не познакомится, а падре никогда больше не увидится. Затем раздался звук, с которым бейсбольная бита падает на пол, тщательно и без зазоров выложенный каменными плитами. Дерево, в смысле, бита, подпрыгнула несколько раз, а затем все затихло. И практически тут же послышался крик — да такой, что семинарист снова исполнился священного ужаса. Думал не думая. Или думал, но какие же жуткие образы приходили на ум… Затем ему привиделась (а может, он разглядел взаправду) резко очерченная пламенем свечи — или молнии, не было разницы, — фигура Грешника: тот, размахнувшись битой, со всей силой бил по ногам ангела, и статуя падала с пьедестала. И снова звук удара дерева о камень, только на этот раз дерево старое-старое, словно бы дерево и камень в этом случае обратились в строго противоположные по значению слова. И еще удар, и еще. А потом быстрые шаги консьержа, который тоже бросился в темноту, и голос другого семинариста, который спрашивал на языке папаго, что случилось и где болит. А затем еще крики и еще священники, и голоса, которые звали полицию, и закружились белые рубашки, и запахло дрянью, словно бы кто-то опрокинул на камни пола старой церкви галлон аммиака, это был запах мочи — и, как сказал судейский Хуан де Дьос Мартинес, ее было многовато для одного человека с мочевым пузырем нормального размера.

Ну это уже ни в какие ворота не лезет, сказал Хуан де Дьос Мартинес, опустившись на колени и осматривая трупы отца Карраско и консьержа. Судейский также осмотрел окно, через которое преступник проник в церковь, а потом вышел на улицу и некоторое время бродил по Солер и Ортис-Рубье и площади, которую жители окрестных домов по ночам использовали в качестве бесплатного паркинга. Вернувшись в церковь, он застал уже прибывших Педро Негрете и Эпифанио, а шеф полиции тут же помахал