Легенды крови и времени - Дебора Харкнесс

– Знаю, это не может длиться постоянно, – сказала я, возвращаясь к событиям лета. – Мы не можем навсегда спрятаться в райском саду.

– Нет. И единственный надежный забор, способный оградить нас от внешнего мира и всех его опасностей, – основательное познание этого мира, – ответил Мэтью под скрип нашей качалки.

20 августа

Маркус ехал через центр Хедли, мимо зеленых лужаек, сохранявших колониальный облик городка. В тени листвы стояли красивые, исполненные достоинства дома с украшенными резьбой входами. От них веяло упрямым постоянством.

Наконец Маркус свернул на запад и слегка сбавил скорость, когда они проезжали мимо кладбища, а затем остановился у небольшого деревянного дома. Он был гораздо скромнее домов в центральной части города. Никаких поздних пристроек, никаких перемен в его изначальном облике: две комнаты на первом этаже, две на втором, а в центре – кирпичный дымоход. Фасадные окна первого и второго этажа были створными. Их стекла ярко блестели, и Фиби пришлось надеть темные очки. К входной двери вела всего одна ступенька. Во дворике перед дверью росли подсолнухи. На фоне белых деревянных стен они чем-то напоминали крупный горошек на ткани. Как и стены дома, забор из штакетника был тоже выкрашен в белый цвет, причем недавно. Древесина забора находилась в удивительно хорошем состоянии. К боковой стене дома примыкал старый, сильно разросшийся розовый куст, а рядом рос высокий кустарник с темно-зелеными сердцевидными листьями. Со всех сторон дом окружали поля. Два обветшалых сарая добавляли этому месту нотку романтической старины.

– Как тут красиво! – сказала Фиби, поворачиваясь к Маркусу. – Так было и в твоем детстве?

– Насколько помню, когда мы тут жили, заборчик у нас был довольно хлипкий. – Маркус выбрал место, где поставить машину, и заглушил мотор; Фиби чувствовала его неуверенность и напряженность. – Мэтью даром время не терял.

– Хочешь выйти? – тихо спросила Фиби, беря Маркуса за руку. – Если нет, поедем дальше. Мы найдем, где остановиться.

Пожелай Маркус обождать, она бы не удивилась. Возвращение в дом детства было для него серьезным шагом.

– Пора. – Маркус вылез наружу и открыл дверцу пассажирского сиденья.

Фиби достала из сумочки мобильник, сделала снимок дома и, как обещала, отправила Диане.

Через садовые ворота они вошли вместе, держась за руки. Войдя, Маркус тут же плотно закрыл створки ворот. Увидев недоуменный взгляд Фиби, пояснил:

– Давняя привычка. Боров Келлогов вечно норовил порыться в нашем огороде. Ма ругалась.

Фиби крепко обняла его, поцеловала, и на какое-то время они застыли, соприкасаясь носами. Маркус глубоко вдохнул.

– Покажи мне наш дом, – попросила Фиби, снова поцеловав его.

Маркус повел ее по короткой гравийной дорожке к входу. Грубо обтесанная ступенька из цельного камня, изъеденная погодой, была выщерблена посередине – свидетельство о сотнях ног, ступавших на нее. В верхней филенке двери была трещина. Темно-красная краска шелушилась. Фиби поскребла ногтем. Под внешним слоем обнаружился внутренний, такого же цвета.

– Кажется, время остановилось. Все выглядит так, как было, когда я уходил отсюда, – признался Маркус. – Кроме, конечно, замкá. Мистер Безопасность и тут приложил свою руку.

Маркус повернул современный латунный ключ во внушительном замке и толкнул дверь. Пахнуло застоявшимся воздухом давно непроветриваемого помещения. Фиби уловила запах сырости с легким оттенком плесени.

Солнце не попадало в комнату. Фиби оглядела стены, ища выключатель, и удивилась, когда не нашла.

– Сомневаюсь, что кто-нибудь проводил сюда электричество, – сказал Маркус. – Даже в Пикеринг-Плейсе оно появилось около двадцати лет назад. Мэтью упирался до последнего.

Глаза Фиби привыкли к неяркому свету, льющемуся из окон. Ей сразу же захотелось осмотреть убранство дома.

Все было покрыто толстым слоем пыли. Пыль лежала на широких сосновых половицах, на скошенной балке, тянувшейся на всю ширину дома, на узких ромбовидных переплетах окон и даже на балясине, которой заканчивались перила лестницы.

– Мне так и кажется, что сейчас из кухни выйдет ма, вытрет руки о передник и спросит, не надо ли меня покормить, – дрожащим голосом признался Маркус.

Они вместе обошли все четыре комнаты детства Маркуса. Начали с кухни, стены которой были обшиты толстыми досками, идущими горизонтально. Возле очага, где Кэтрин Чонси готовила семье еду, горчично-желтая краска досок совсем почернела от копоти. Длинный крюк – все, что осталось от прежней железной утвари: таганов, сковородок и глубоких кастрюль. Потолочные балки не были зашиты досками. По углам висела бахрома паутины. Из стен торчали деревянные колышки. В углу замер шаткий стул. Более светлый и чистый участок стены подсказывал, что когда-то здесь стоял шкаф для посуды.

Через прихожую они вошли в гостиную. Здесь тоже был очаг у стены, отделявшей гостиную от кухни. Гостиная оказалась просторнее кухни. Ее грубо оштукатуренные стены носили следы побелки. Куски отвалившейся штукатурки валялись повсюду. В косых лучах послеполуденного солнца кружились пылинки. Середину комнаты занимал длинный стол с потемневшей, выщербленной и потрескавшейся поверхностью. Под стол был задвинут небольшой стул с двумя отверстиями в спинке.

Маркус дотронулся до крючков над очагом.

– Здесь висело ружье моего деда, – пояснил он и провел руками по пыльной полке. – А на полке стояли мамины часы. Наверное, ее и похоронили с ними, если она не отдала часы Пейшенс.

Фиби обняла Маркуса за талию и уперлась лбом в его спину. Она чувствовала душевную боль жениха. Горькие и сладостные – такими были его воспоминания о доме и детстве. Фиби поцеловала Маркуса в спину.

Маркус выложил на полку тонкую старую книжку в переплете из потертой коричневой кожи, повернулся к Фиби и вдруг застыл, увидев что-то в ближайшем углу.

– Стул Филиппа, – произнес он, не веря своим глазам.

Фиби узнала старинный стул, выкрашенный в синий цвет. Его подлокотники не были ровными, а приподнимались в сторону спинки и оканчивались завитками, напоминающими листья. Ножки изящно сужались книзу. Большое сиденье имело форму конского седла. В Сет-Туре этот стул всегда находился в кабинете Филиппа, на одном и том же месте. Фиби не видела, чтобы кто-нибудь на нем сидел, хотя стул отличался прочностью. Краска на подлокотниках облупилась, обнажив древесину. Значит, когда-то на этом стуле сидели постоянно.

К завитку подлокотника был прислонен конверт, адресованный Маркусу.

Маркус хмуро потянулся к письму, ногтем надорвал конверт и вытащил сложенный пополам лист.

– «Филипп хотел, чтобы этот стул достался тебе, – вслух прочитал Маркус. – И доктор Франклин тоже. Если мы вдруг понадобимся, помни, что мы неподалеку. Твой отец Мэтью».