Демоны Дома Огня - Александра Груздева

– Все-то вам не спится, – добродушно заворчал он.

Антонио она нашла в баре, с бокалом виски в руке. Вместо приветствия он выдал:

– Жуткий алкоголь здесь наливают. Не поседеть бы от такого пойла.

И через стекло окна во всю стену указал ей на небольшой самолет, к которому подъехал погрузчик с ящиками:

– Вот наша птичка.

– За мной послали самолет?

– За тобой послали Старшего Адвоката, – нарочито обиженным тоном откликнулся Антонио.

– Старший Адвокат? О, Тони, поздравляю!

– Да, моя карьера в Доме Гильяно резко пошла в гору, сам не ожидал.

Она хотела спросить, как там Ашер? Но вовремя спохватилась, ведь речь шла уже не об Ашере, а о доне Гильяно. Ада молча приняла от бармена бокал красного вина. К чему расспросы? Она скоро увидит его.

Один из ящиков на погрузке привлек ее внимание размерами и упаковкой:

– Тони, ч-что эт-то? – заикаясь от возмущения, она показала на подозрительный груз.

Антонио выкатил на нее бесстыжие глаза:

– Картины Марка Вайнера. Ты отказалась продавать, поэтому пришлось украсть. А что прикажешь делать, если дон Гильяно желает видеть их в своей коллекции? Ну а его желание – закон. Тебе повезло, что ты уезжаешь. Представляешь завтрашние заголовки новостей?

И когда гнев под натиском алкоголя сильно сдал позиции, она вспомнила о Любимове. Она не может вот так уехать, не объяснив ему.

– Мне надо позвонить.

– Отправь ему вот это, – Тони взял у нее смартфон и начертил на дисплее знак. – Как только он увидит его, забудет тебя. Это самое безболезненное, так ты не разобьешь ему сердце.

– Так вы это и делаете, – недовольно процедила она сквозь зубы, понимая, что способ расставания, принятый у Гильяно, лучший из всех возможных.

В самолете, в мягком широком кресле, Ада нервно вцепилась в подлокотники. Антонио смотрел на ее светлые волосы, рассыпанные по плечам, на вздрагивающие ресницы и думал: «Она любит того, кто не может быть до конца понят, кто видит дальше, кто знает неизмеримо больше. Ты всегда будешь в его тени, он затмевает собой солнце. Как его можно любить? Его можно только бояться».

На втором, зыбком, этаже мира уже просыпался рассвет.

Жила-была в Доме Гильяно принцесса, которая ненавидела зеркала. Не потому, что была безобразна, напротив, красотой своей она превосходила многих. Но каждый раз, отражаясь в зеркале, ощущала, что оно старит ее. Эту истину, кроме нее, не знал никто.

И однажды принцесса повелела, чтобы в Доме были уничтожены все зеркала. Лишь про одно старое зеркало, хранившееся в подвале, все забыли. Оно стояло там, накрытое серой от пыли столетий простыней.

Принцесса жила долго и счастливо, оставаясь молодой и красивой. Но как-то раз спустилась в подвал и, потянув за кончик простыни, встретилась со своим отражением. Тотчас же она увидела множество лиц, которые могли бы быть у нее. И не было среди них ни одного, похожего на ее собственное, потому что она уже потеряла свое лицо – то, с которым спустилась сюда. Принцесса испугалась, что сейчас к ней приклеится чужое обличье и будет оно уродливо.

Ни один из ликов, проносящихся в зеркале, как маски, ей не нравился. Но она знала, если просидеть перед зеркалом достаточно долго, то череда некрасивых лиц закончится – и хоть один раз да мелькнет ее прежнее, пленявшее всех утонченными чертами. Тогда можно остановить бег изображений в зеркале, забрать из зазеркалья свое лицо – и надеть его, как маскарадную маску.

Сколько прошло времени, она не знала. В подвале время текло по-другому. И вот, наконец, принцессе показалось, что в глубинах зеркала мелькнуло что-то, похожее на ее прежнее отражение. Раз, второй. Она решительно протянула руки – и взяла его из зеркала, приложила к своему лицу.

Но вот принцесса вышла из подвала на свет. Согбенная старуха с морщинистым лицом и крючковатым носом, с белой паклей волос вместо шелковистых кудрей. Зеркало вернуло себе то время, которое принцесса так тщательно от него берегла.

Ты в Бронзовом дворце. Его держат тысяча шестьсот колонн. В нем тысяча комнат. И все они пусты. Пусты уже тысячу лет. Но для тебя они полны до краев. Полны твоими страхами, твоими видениями, тенями твоего прошлого, отблесками настоящего и зарницами будущего. В них твои надежды и мечты. Несбывшиеся сны. В них твои сыновья и дочери: рожденные, умершие и так и не появившиеся на свет. В них годы твоей жизни. Прожитые и непрожитые. В них пути, которые ты не прошел. Огни, которые ты потерял. Женщины, которых ты не любил. И мужчины, которых ты не встречал. По комнатам бродят безобразные карлики. Уродцы с раздутой шеей, люди-трости со слоновьими головами, хищные ястребы с человеческими языками, кошки с детскими молочно-голубыми глазами.

Каждая комната полнится ужасом. Но ты всегда можешь выйти из одной – и попасть в другую. А чтобы страх не повредил твой мозг, запомни: иди вперед – прямо посередине одной комнаты – к той, куда стремишься. Если боишься, что ужаса тебе не вытерпеть дольше, отступи, сделай шаг назад, в комнату, которая позади тебя. И тогда ты спасешься, вынырнешь из ледяных объятий смерти. На мгновение. Но и мгновения достаточно, чтобы отдышаться и вновь собрать силы и разум для новой битвы.

Будь пустым. Будь пустым, как пусты тысяча комнат. Будь тысячекратно пустым. И тогда страхи и демоны будут проходить сквозь тебя, как сквозь раскрытые двери Бронзового дворца. Они будут течь рекой, проходить маршем, карнавалом, но не причинят тебе вреда, не позовут за собой, как не причиняют вреда стенам дворца. Бронзовый дворец безучастен к тому, что в нем творится, лишь твое присутствие делает его обитаемым. Перестань быть собой. Стань пустым дворцом. Только так ты сможешь из него выйти.

Все мы – розы. Мы бледнеем и вянем, если нас не срезают в расцвете лет. Мы еще свежи, но уже умираем. Каждый из нас тронут тлением. Наши поступки, наши скверные мысли – червоточины на хрупких лепестках. Мы красивы, но мы недолговечны.

Великий Садовник оберегает нас, укрывает в морозы, поливает в засуху, и он же срезает нас – безжалостно, ножом, изогнутым, как серп луны. Мы не успеваем даже вскрикнуть от боли. Еще какое-то время мы живем, угасая, пока стоим в вазе на его столе. Мы все еще красуемся, терпим боль, изнывая от наслаждения. Нас взяли в Дом! И на родной Сад нынче мы смотрим с террасы Великого Садовника. Мы узнали, что не весь мир – Сад, но за знание должны расплатиться смертью.

Когда мы умираем в Саду, наша плоть осыпается к подножию куста, корни впитывают наши соки, чтобы мы вновь устремились по стеблям вверх, взлетели к солнцу, распахивая новые бутоны. Мы расцветаем вновь. В Саду мы знаем смерть, но знаем и то, что за ней следует вечная жизнь.