На крыльях. Музыкальный приворот - Анна Джейн

– Пустой конверт, – кисло сказала она. – Нет, ты представляешь? Пустой конверт! Пустой, мать его, розовый с узорчиками конверт! И это наверняка кто-то из мразеродственничков.

– А почему покойничек-то? – полюбопытствовала Катя. Отчего-то ей стало весело.

– Потому что папочка узнает, кто эта змеина, и ей не жить.

– А дядя Витя откуда знает про пустой конверт? – крайне удивилась Катя.

– А папочка с нами деньги считал, – отвечала Нинка. – Специально приехал в гостиницу.

– Дважды пересчитывал, собака! – раздался и голос Келлы, который плюхнулся на диван к подругам.

– Кого ты назвал собакой, псина ты смердящая, – заорала немедленно Нинка.

– Будешь орать, тетушка Эльза не получит наших счастливых фото, – заметил Келла, зная, чем можно шантажировать Журавля.

Катя зашлась смехом, представив вдруг эту картину: злой Келла ждет не дождется момента, когда сможет уединиться в номере отеля вместе с дорогой дважды супругой. А она вместе со своим папочкой усердно считает деньги, находит пустой конверт и начинает на пару с отцом разоряться и грозить посмевшему преподнести такой презент всеми смертными карами.

– Не смешно! – надулась Нина.

– Не смешно, – поддержал ее Келла. – А потом она мне спать не давала.

– Не заслужил, – прищурилась невеста.

Келла обиделся и ушел, не забыв забрать из рук девушки бокал. Та обозвала мужа вслед, но за ним не побежала.

– Ты бы с ним поласковее, – покачала головой Катя.

– И так сойдет. Кстати, Катька! – вспомнилось Ниночке. – Отец же по камере наблюдения посмотрел, когда все ушли, и узнал, кто подарил мне свиную башку. – Она весело рассмеялась, наверное, вспомнив, как Келла дрался с Матвеем.

– И кто же? Разве не Матвей? – удивилась темноволосая девушка.

– Нет!

– А кто? – искренне изумилась Катя.

– Кузина моя дорогая, – нараспев произнесла ее подруга. – Обзавидовалась, жаба, что Эльза на меня завещание написала.

Обзавидовалась, надо сказать, не она одна – многие Журавли были в настоящем трауре, узнав сию новость. Кто-то даже не смог заставить себя приехать на свадьбу.

– Прикинь, Катька, – вдруг сказала Нинка довольно серьезным тоном. – Ведьма перед тем, как уехать, подходила ко мне, – явно имела в виду она Эльзу Власовну. Сказала, что я не такая уж и ограниченная, – рассмеялась она.

– В смысле? – удивилась я.

– Она выпила лишнего, и ее на разговоры пробило, – сообщила Нинка. – Я с ней минут сорок сидела, чуть уши не завяли. Только так странно…

– Что странно?

– Показала фотку, где молодая, с мужиком каким-то – прикинь, а он на Синего похож чем-то. Рыло в рыло. В общем, Фимочка понравился ей из-за того, что напоминает ее древнюю любовь. У них с этим мужиком, с фото, не сложилось, они поссорились из-за какой-то фигни, и она его кинула. А он взял и помер до того, как Эльза решила его простить. В общем, она мне сказала, чтобы я не повторяла ее ошибок. А еще заявила, что я на нее похожа. Что, правда?!

– Есть такое, – улыбнулась Катя.

– Как жить? – трагически изрекла Журавль. Она помолчала и спросила вдруг осторожно: – Кать, я ведь правильно поступила?

– Правильно, – твердо сказала подруга. – Ты должна быть счастлива.

И она действительно так считала. Любовь может вырасти из многого – так ей сказал Антон. И она была с ним согласна.

– Видишь, как Блондинчик на нас смотрит? – рассмеялась Нина. – Наверняка, ревнует. Иди к нему. А лучше не ходи – пойдем веселиться!

И она потащила упирающуюся Катю на танцпол.

Веселье продолжалось почти до самого утра. И река за окном стала неподвижным черным небом со своими звездами – отблесками городских огней.

Незадолго до рассвета, когда небо было еще черным, а по городу с реки ползли клочья тумана, Антон и Катя вышли на улицу – шум клуба надоел им обоим, и хотелось свежего воздуха. А еще – побыть наедине друг с другом. Как вчера. Они, стук их сердец и утро, которое вот-вот наступит – романтика.

На улице, с задней стороны клуба, было безлюдно. Предрассветные сумерки окутывали дома, деревья и машины сизой пугливой дымкой, которая должна была растаять с первым лучами пробуждающегося солнца. Раздавался едва различимый мерный гул поезда, хотя железнодорожные пути были далеко от центра города.

– Надеюсь, тебе лучше, – сказала Катя, обнимая Антона – почему ее с такой силой тянуло к этому человек, она и сама не понимала.

– Мне и не было плохо, – улыбнулся он. – Минутная слабость.

– Я знаю, что музыка – твое все, но обещай, что не будешь делать глупостей. Хорошо? И… Антон, – вдруг сказала Катя удивленно, глядя через его плечо на подъехавшую машину.

– Что, моя девочка? – спросил музыкант, не отпуская ее.

– Там, кажется, твой брат, – проговорила растерянно Катя.

Антон нехотя отпустил руки девушки, обернулся и увидел Кирилла, который вышел из-за угла. Лицо его было решительным, и направлялся он к ним нервным быстрым шагом. Следом за ним, держась на некотором расстоянии, шли четверо парней. И они очень не понравились Тропинину – было в их походках, выражениях лиц и жестах что-то неуловимо знакомое, агрессивное.

Воздух сгущался и наливался алым.

Антон напрягся, поняв, что сейчас что-то произойдет.

– Уходи в клуб, – шепнул он Кате. Та испуганно на него взглянула.

– Уходи, – повторил Антон и пошел навстречу брату, лицо которого искривила злая улыбка.

Гул поезда затих. И стало совсем тихо.

* * *

Алла Адольская ненавидела, когда ее будят. Особенно если будят до того, как прозвенит будильник. И когда телефон затрезвонил на всю квартиру, отпугивая и без того хрупкий сон, налаженный лишь с помощью лекарств, она, проснувшись, выругалась сквозь зубы.

– Да, – проговорила Алла, решив, что если это опять нерадивые подчиненные, которые недавно напортачили с документами, – она их просто уволит. Однако звонили не они, а Кирилл. Сын.

– Мама, – голос сына был сбивчивым, нервным и ужасно перепуганным.

– Что случилось? – тотчас нахмурилась женщина. Она еще не совсем отошла от его глупого поступка. И что-то ей подсказывало, что Кирилл звонит не с извинениями столь ранним утром.

– Мама, – повторил Кирилл, явно позабыв все остальные слова.

– Говори уже! – прикрикнула раздраженно Алла. – Ты пьяный, что ли?

– Мама, я его убил, – выдавил Кирилл. Его сбивчивое дыхание нервировало.

– Кого? – не поняла сначала Адольская даже смысла его слов.

– Я убил Антона, – едва слышно проговорил Кирилл. В его голосе слышались слезы.