На крыльях. Музыкальный приворот - Анна Джейн

Аллу как будто бы оглушили. Телефон едва не выпал из ослабевших в одно мгновение пальцев женщины. Однако голос ее сохранил прежнюю твердость.

– Что ты несешь? Дорогой, ты пьян? – с надеждой спросила она.

Наверняка пьян. Или еще что похуже употребил. Несет бред. Потому что такой правды – не бывает. Ее дети будут жить вечно.

– Нет. – Кирилл выдохнул как-то странно, и Алла поняла, что он плачет.

От непонятного ужаса дыхание ее перехватило, словно на шею накинули железную удавку, и ей стоило немалых усилий не закричать во весь голос.

Никогда в жизни ей не было так страшно. Страх вонзился в ее душу медным копьем и пробил ее насквозь.

– Что произошло с Антоном? Говори немедленно! Отвечай! – потребовала она резко срывающимся голосом. Однако сын не отвечал, и Алла поняла, что ничего от него сейчас не добьется. Особенно – криками.

Он тяжело дышал в трубку, не в силах произнести ни слова.

– Кирилл, я прошу тебя – успокойся. И расскажи маме, что произошло.

Однако Адольская расслышала всего лишь одно слово: «драка».

– Где ты? – спросила она, чувствуя, как колет сердце – в него медленно вгоняли гвоздь, как в крышку гроба. – Скажи, где ты, и я приеду. Кирилл. Ответь. Где ты?

Сын не без труда назвал номер городской клинической больницы, в центральном корпусе которой находился. Больница располагалась недалеко от дома Аллы, в десяти минутах езды.

– Как ты туда… попал? – вымолвила его мать мертвым голосом. Происходящее казалось ей дурным сном, и она мечтала сейчас только об одном – проснуться. Дыхания не хватало.

– Драка… Черепно-мозговая… Не страшно.

– Где Антон? – продолжала женщина, пытаясь сохранять спокойствие, однако внутри все переворачивалось. Трескалось и разрывалось на части.

Кирилл опять замолчал.

– Говори, где твой брат! – повысила голос Алла.

– Тоже… Тоже в больнице. Сказали… Кома, реанимация, мало шансов, – только и смог выдавить сын. Он был перепуган и находился в состоянии, близком к истерике.

Все-таки еще жив…

Алла стиснула пальцами нежную ткань сорочки на груди. Выдохнула, прикрыв глаза.

– Это я, мама, это я… – И он вновь заплакал, беззвучно. В детстве так всегда плакал Антон. А Кирилл ревел белугой.

– Что делать? Что мне делать, мама?

Что делать ей?

Быть сильной. Ехать к Антону. Пытаться его спасти.

– Жди, я сейчас, – тихо велела ему мать, пытаясь сделать так, чтобы голос ее звучал уверенно.

Она не стала метаться по квартире – накинула поверх ночной сорочки пальто изумрудного цвета из дорогого кашемира, схватила кошелек, ключи от машины, телефон и выбежала из квартиры. Мать близнецов так спешила, что споткнулась на лестнице, но, не замечая боли в ноге, быстро двинулась к автомобилю, припаркованному на стоянке около дома.

На улице было уже светло, и небо было солнечным и теплым: акварельные краски рассвета смылись, но кое-где все еще плавали грязно-ржавые облака, как будто бы пропитанные кровью, которую кто-то долго пытался стереть.

Нервы сдавали. Сердце кололо. Трясущимися руками Алла едва открыла машину, а когда завела ее – далеко не с первого раза – и проехала несколько метров, резко затормозила, упав на руль, и закричала от внезапного приступа отчаяния.

Антон был сыном, который много лет не радовал ее.

Сыном, который все делал не так, как она хотела.

Сыном, который слишком сильно был похож на своего отца.

Сыном, который отказался от нее.

Сыном, которого она любила, несмотря даже на то, что он раз за разом своими глупыми поступками разбивал ей сердце.

Но все же сыном.

Которого она родила.

Которого кормила грудью.

Которого целовала и которому улыбалась, когда улыбался он.

Алла приподняла голову, и если бы кто-то увидел сейчас выражение ее лица, на котором явственно пробивался отпечаток горя, ни за что бы не подумал, что эта женщина может принимать волевые решения и жестко руководить большой компанией, исходя лишь из своих интересов.

…После того, как Антон ушел из дома, став жить с отцом, Алла ни минуты не радовалась за него. Как она могла радоваться тому, как прожигает он свою жизнь с гитарой в руках? С непонятными друзьями, легкодоступными девицами, алкоголем, наркотиками и грубой вульгарной музыкой?

Она не видела для Антона перспектив, и ей казалось, что у него нет будущего. Что он пропадет, сгниет в безвестности, нищете, позоре, одинокий и никому не нужный. Невостребованный. Никчемный. Несчастный.

А Алле, как и любой другой матери, хотелось, чтобы сын был счастлив, только он активно этому сопротивлялся. И тогда, когда Антон поступал по-своему, она против воли видела в нем Олега и начинала ненавидеть – не сына, а отца в его глазах. Алла раздражалась, злилась, срывалась, могла сказать отвратительные вещи и также отвратительно поступить, потому что считала свое мнение правильным, единственно верным.

Но ведь это не значило, что она не любила его.

Что не думала о нем.

Что не переживала.

Переживала, думала, любила! Своеобразно, но искренне.

Именно из любви к детям Адольская заранее до мелочей продумала их жизнь, распланировав ее четко, как по графику. Только Кирилл безропотно принял ее решение, а вместе с тем и счастье, а вот Антон сопротивлялся, и все бы ничего, да отец поддерживал его, потакая всем прихотям. Наверняка – назло ей.

Но… Как могло это быть?.. Как могло с ее Антоном что-то случилось?

Что Кирилл ему что-то сделал?

В ее ушах до сих пор стоял дрожащий отчаянный голос сына: «Мама, я убил его».

Убил.

Один сын.

Убил.

Другого.

Разве это возможно?!

Что ей теперь делать? Как жить? Как жить Кириллу? Выживет ли Антон?

Из ее груди вырвался короткий стон отчаяния.

И без того раненое сердце словно копьем пронзили, и она выдохнула от боли, прижимая кулак к левой стороне груди.

«Успокойся, – велела сама себе Адольская, тяжело дыша, – он еще жив. И ты должна ехать к нему. Больница – дрянь. Нужно перевести его в частную. В Москву. За границу. Успокойся, успокойся, – повторяла она, сдерживая полустоны – полувсхлипы. – Успокойся, твою мать! Антону нужна твоя помощь, дура. Собралась!»

С этими мыслями Алла, стиснув зубы, выпрямилась и вновь надавила на газ.

Сердце рвало на части безумное копье, но женщина не обращала на это внимания, как и на боль в лодыжке. Она крепко вцепилась в руль и, явно нарушая правила, мчалась к больнице. По пути Алла останавливалась, включая аварийку, еще дважды, когда понимала, что сейчас ее вновь накроет волна ужаса, паники и страха.