Лучи уходят за горизонт. 2001-2091 - Кирилл Фокин

— До встречи, — Иоанн тоже пожал Алессандро руку.

Они покинули палату. Рыжебородый врач поспешил вслед за ними, половина репортёров взяли свои камеры и тоже вышли. Остальные направили объективы прямо на Алессандро, подошли к нему поближе и принялись задавать вопросы.

— По одному, пожалуйста, — пыталась регулировать процесс врач с фиолетовыми волосами. — Не частите, говорите коротко.

Его спрашивали обо всём; вопросы начались с невинного «как вы себя чувствуете?», позже перешедшего в изощрённую пытку с уточнениями «а что вы знаете о НБп?», «а какова ваша точка зрения на изменение характера?», «в чём разница между НБп и евгеникой?», «не жалеете ли вы о том, что подверглись процедуре без собственного согласия?»

Алессандро пытался отвечать честно, но порой просто терялся и начинал что-то бубнить, смущённый и запутанный бездушными красными огнями камер и резкими голосами журналистов.

— Я не понимаю вопроса, — отвечал он, — нет, не сожалею, я ведь жив…

— Вы бы подвергли процедуре своих несовершеннолетних детей, не способных принять решение? — вопрошали те.

— Нет, не знаю… — говорил Алессандро. Он хотел иметь детей, он мечтал о детях и мечтал зачать их с Беатрис, на супружеском ложе, в их кровати, в их доме, и чтобы родители радовались, пока ждали внуков, нянчились с ними, семья собиралась за столом… Он хотел мальчика и девочку, хотел, чтобы мальчик был похож на него, а девочка — на Беатрис, и хотел этого всего пять дней назад, и хотел до сих пор, и никак не мог примириться с тем, что очнулся в другой реальности, где уже нет Беатрис, и время не повернуть вспять, и его мечтам уже не воплотиться в жизнь, и слова «я жив» казались ему ложью, потому что зачем ему жизнь, когда его настоящая жизнь прошла мимо, в один момент исчезла, как дым…

Но люди своих не бросают, сказал ему Иоанн Касидроу, человек в тёмном костюме с серебристым значком ООН (эмблема не изменилась, её Алессандро узнал), и эти слова, напыщенные, скорее всего неискренние, размышлял Алессандро, придавали случившемуся какой-то смысл. Тридцать лет он провёл в коме, и его не отключили, его не бросили, а стояли над ним и сторожили, ждали, ждали, когда ещё ничто не предвещало, что некто по фамилии Голд создаст устройство для процедуры, и станет возможно запустить его мозг заново…

Люди своих не бросают, повторял про себя Алессандро, и его ум, заключённый в истощённом слабом теле, тут же воззвал к картинам из прошлого, близким для него, но погрязшим в пучине времени для всех остальных. Он вспомнил 11 сентября и атаку террористов, подонков, которых он отстреливал во время зачисток, как диких зверей… Преступники, маньяки, твари — нелюди, с которыми сражались люди, такие как он, как его товарищи…

«Мы были людьми, а люди своих не бросают, и меня спасли не ради меня самого, а по закону справедливости, по тому же закону, по которому ублюдки должны умирать, а невинные — жить…»

— Каким был мир тридцать лет назад? — не унимались журналисты. — Расскажите о нём, расскажите!

— Я… — Алессандро хотел сказать, что ещё ни разу не выходил из палаты, и его познания ограничиваются этими стенами и компьютерным окном, но передумал. — Не думаю, что многое изменилось. — Он улыбнулся, первый раз с момента пробуждения. — Но, возможно, это и к лучшему. Кое-чему лучше не меняться.

— То есть вы не поверили словам мистера Касидроу? — допытывались репортёры.

— Нет, я им верю, — сказал Алессандро. — Но я… не верю, что стало лучше. Думаю, просто… мы приблизились к тому, как должно быть.

Его не поняли. Он и сам слабо себя понимал.

Холодный ветер обтачивал близкие скалы, волны накатывали на полную мелкой гальки и булыжников прибрежную полосу. Высоко на холме, неподалёку от городка, за железной оградой и парковой зоной, осиротевшей без листвы с приходом зимы, располагался особняк экс-президента Китайской Народной Республики Цзи Киу.

Машина ждала у железных ворот минут пятнадцать, прежде чем загорелся жёлтый световой сигнал и ворота открыли. Режим автопилота был отключён; за рулём сидел крупный молодой мужчина в сером костюме. Рядом с ним на пассажирском сиденье расположился Иоанн Касидроу.

С бесцветного неба на землю сползал туман, и дорога от ворот до здания была подсвечена. Мягко петляя, машина взобралась на холм, проехала мимо оставленного без заботы на зиму сада и остановилась у парадной лестницы, ведущей к дверям особняка Цзи Киу. Трёхэтажное строение с тремя башенками в традиционной китайском стиле и высоким фундаментом напоминало крепость эпохи Воюющих провинций.

Водитель и Иоанн вышли из машины. Двери особняка открылись им навстречу, и появился помощник Цзи Киу — китаец лет пятидесяти, полноватый, застёгнутый на все пуговицы. Он поклонился с верхушки лестницы гостям:

— Господин Касидроу, господин Пуатье. Прошу за мной.

Иоанн вошёл первым. Они миновали пустынный холл, уставленный вазами и статуями, длинную галерею, занавешенную гобеленами с изображениями легендарных сюжетов вроде битвы при Чиби, и оказались у раздвижных дверей кабинета Цзи Киу.

— Одну минуту, пожалуйста. — Провожатый исчез за дверями.

Иоанн осмотрелся. Ни одного настенного экрана, ни одной камеры наблюдения, ни единого сенсора: никаких вкраплений техники в традиционный китайский стиль. Сквозь створки окон доносится шум холодного ветра с моря, слуги уже заваривают зелёный чай, и его аромат доносится до гостей.

— Что скажешь насчёт охраны, Мик? — спросил Иоанн.

— Она хорошо прячется, — ответил тот. — А во входные двери вмонтированы рамки. Нас уже просветили.

Иоанн кивнул.

— Переведите коммуникатор в безопасный режим, — посоветовал Мик, — скорее всего, здесь стоят перехватчики.

— Уже сделал, — ответил Иоанн. — Ты первый раз в Китае?

— Нет. — Мик сложил руки на груди. — Я был на стажировке в Шанхае и на Тайване.

— Тайвань — не Китай.

— Китай, — не согласился Мик, — так или иначе, это Китай.

Иоанн покачал головой.

— Те же традиции и та же культура, мистер Касидроу, тот же язык.

— Подискутируй на эту тему с господином Цзи, — усмехнулся Иоанн. — Язык и культура — это ещё не всё.

— Государственные границы и решения политиков — это ещё не всё, — заявил Мик.

Иоанн улыбнулся и промолчал. Этот молодой отпрыск бедных эмигрантов из Кении, окончивший во Франции «новую школу», а затем получивший грант на обучение в Аббертоне и ныне работавший в Департаменте международной безопасности МИДа ЕС, иногда казался Иоанну забавным в своей наивности.

— Менталитет не зависит от границ, проведённых по карте, — подчеркнул свою правоту Мик.

«Ещё и наглым, — добавил про себя Иоанн, — очень наглым, прямо как я в его возрасте, когда вздумал лететь в Пекин и от имени Европы предложить китайцам вместе шарахнуть по Нгау…»