Министерство будущего - Ким Стэнли Робинсон

Арт немного растерялся.

– Надеюсь!

Мэри смерила его взглядом. Ему стало неловко. Не все звери общительны.

– Почему вы этим занимаетесь?

– Мне нравится.

– А что вы делаете на земле?

– Пополняю припасы.

– У вас есть на примете места, где вы предпочли бы погулять пешком?

Арт немного подумал.

– Мне нравится Венеция. И Лондон. Нью-Йорк. Гонконг, когда не очень жарко.

Несколько минут Мэри не отводила взгляд. Арт потупился, явно испытывая неудобство. Наконец произнес: «Мне здесь лучше. Я люблю людей неба. В летающих деревнях бывает очень весело. Мне нравится их вид. Вы не читали «Двадцать один воздушный шар»? Это старая детская книжка о поселке в небесах».

– Как у вашего любимого Жюля Верна.

– Да, только для детей.

«Верн тоже для детей», – подумала Мэри, но вслух не сказала.

– Я прочитал ее, когда мне еще пяти не было. По правде говоря, ее мне читала мама.

– Она еще жива?

– Нет, умерла пять лет назад.

– Очень сожалею.

– А ваша жива?

– Нет, оба моих родителя умерли молодыми.

Они еще немного посидели. Мэри заметила, что Арт расстроен. Послав подальше новомодные методы диагностики отношений, она решила, что, похоже, понравилась Арту. Да, он тихоня. Да, робкий. На людях играет роль бравого капитана – жить-то как-то надо.

Мэри была отнюдь не тихоня и не робкого десятка. Любила командовать, в любой дырке затычка, как однажды охарактеризовал ее учитель в школе, и это правда. Поэтому насчет Арта можно лишь строить догадки. А что, с кем-то другим бывает иначе? Ей казалось, что они подходят друг другу. С ним так покойно, когда он молчит. Как будто его все устраивает. Ее далеко не все устраивало. Она ни разу в жизни не встречала человека, которого бы все устраивало, – может, еще поэтому такого человека трудно распознать? Не исключено, что она ошибается. Людей, которых все устраивает, не бывает. Просто она додумывает за него невысказанное. И что дальше? Ох, как все запутано, какая-то трясина из догадок и ощущений.

– Вы мне нравитесь, – заявила Мэри. – А я нравлюсь вам.

– Верно, – твердо ответил Арт и тут же взмахнул рукой, словно отгоняя фразу прочь. – Я не хотел навязываться.

– Прошу вас. Ведь я скоро уйду.

– Это так.

– И?

– Что и?

Мэри вздохнула. Придется всю работу выполнять самой.

– Может быть, встретимся еще?

– Я был бы рад.

Мэри взяла паузу, наблюдая за Артом и мысленно подталкивая его к ответу.

– Вы могли бы отправиться со мной в еще один полет, – предложил он. – Стать моей звездой, гидом. Мы могли бы устроить тур по всем главным местам с восстановленным ландшафтом, обзор геоинженерных проектов.

– Свят-свят.

Арт рассмеялся.

– Или что захотите. Тур по любимым городам. Будете куратором или как это называют.

– Я предпочла бы более близкие отношения.

Брови Арта поползли вверх. Похоже, такая мысль ему в голову не приходила.

Мэри вздохнула.

– Я еще подумаю. Одной вылазки на природу с меня пока хватит. Может, появятся какие-нибудь новые задумки.

Арт набрал в легкие воздуха, задержал и медленно выдохнул. Теперь у него действительно был вид человека, которого все устраивает. Он твердо посмотрел Мэри в глаза, улыбнулся.

– Я всегда возвращаюсь в Цюрих. У меня там есть комната.

Мэри задумчиво кивнула. Чтобы сблизиться с этим мужчиной, потребуются годы. Что бы еще такого предпринять?

– Мне хотелось бы, чтобы вы были поразговорчивее, – предупредила она. – Я хочу узнать о вас побольше.

– Постараюсь. У меня найдется что рассказать.

Мэри усмехнулась, опрокинула в себя остатки виски. Час был уже поздний.

– Отлично. – Встав, Мэри, не обращая внимания на его попытку уклониться, поцеловала Арта в темя. – Скажите, когда вас ждать в городе, и мы встретимся. Близится канун великого поста в конце зимы, мне нравится этот карнавал. Вместе погуляем по городу.

Арт нахмурился.

– Я в этом месяце снова улетаю. Не уверен, что успею вернуться.

Мэри подавила еще один вздох и желание сказать резкость. Процесс не обещал быть скорым или хотя бы гладким.

– Там увидим, – сказала она. – А сейчас я иду спать.

Кто это устроил, похоже, осталось загадкой. Кто бы ни был, он или они не стали светиться – мол, пусть все выглядит будто случилось само собой. Эдакое порождение «духа времени». Может, и так. В конце концов, мы все приложили к этому руку. Так, по крайней мере, ощущалось. Миллиарда три, ткнув пальцем в телефон, сделались участниками события.

Оно было похоже на встречу Нового года в Нью-Йорке с той разницей, что происходило повсюду в мире. В Северном полушарии – в день весеннего равноденствия типа Новруза или Пасхи. Событие важно было провести синхронно, чтобы почувствовать связь со всеми в мире, эдакие флюиды. Kulike на гавайском наречии означает «гармония». Еще есть la ‘olu’olu – день гармонии. Пробудить ноосферу единовременными мыслями в рассрочку не получится, такие вещи делаются одновременно. В итоге мы на Гавайях вытянули короткую спичку. Время события было задано жестко, то есть кто-то за этим все же следил. В Азии момент пришелся на глубокую ночь, в Западной Европе – на полдень, в Америке – на разные утренние часы вплоть до рассвета на Западном побережье. У нас на Гавайях часы, кажется, показывали три утра. Что ж – еще один повод не ложиться спать и тусить всю ночь. Надо признать, что и посреди ночи у нас тепло и уютно, можно подняться на Даймонд-Хед и продолжать тусу с видом на океан. Луна в ту ночь была полная – я уверен, что это не совпадение. Лафа, короче. В летнем театре у подножия горы всю ночь играли музыканты, мы сидели на краю, болтали, выпивали, глазели на океан при свете луны, с юга шла приличная волна, многие собирались с рассветом пойти на Пойнт-Паник, покататься на доске. Отличная концовка для такого события – погружение в прародину, Океан, из которого мы все вышли.

Когда наступил условный час, мы стали слушать голоса в телефоне. Мы – дети планеты, все вместе пропоем ей хвалу, все как один, настало время выразить нашу любовь, взять на себя ответственность хранителей Земли, ревнителей святыни, одна планета, планета едина и так далее в том же духе. Чувствовалось, что оригинальный текст составлялся на каком-то другом языке, а мы слушали английский перевод. Кстати, можно было нажать кнопку на экране и прослушать текст на разных языках. Гупта упрямо выбрал санскрит, хотя сам говорил, что не понимает устный язык, но читать он умел, а потому утверждал, что текст изначально был написан или придуман на санскрите, возможно, тысячелетия назад, и что версия на санскрите звучала как первозданный язык. Мне стало любопытно, я начал щелкать и нашел вариант на протоиндоевропейском, почему бы и нет? Он похож на испанский. Потом перешел на баскский – говорят, это живой ископаемый язык, но он тоже звучал как испанский. Правда, и тот, и другой какие-то странные, звуки намного старше испанских, древние гортанные ноты. На какой бы язык я ни переключался, повсюду слышал «мама Гея». Разумеется, «мама» – одно из самых древних слов, возможно, даже самое первое придуманное слово, когда маленькие дети старались что-то сказать, но выговаривать еще не могли, поэтому повторяли одно и то же, чтобы задобрить или поблагодарить великую благость, маячившую у них перед носом, рог изобилия, источник тепла, прикосновений, любви и зрительного контакта – маму. Я в тот вечер даже всплакнул, впервые увидев общую связь всего со всем. Конечно, присваивать планете половые признаки неправильно, но мы в тот вечер опьянели от всемирного праздника любви, все пели, ликовали, улюлюкали, словно оседлали большую волну, и я вместе со всеми кричал: «Мамма миа! Мамма миа!» У людей первое слово всегда «мой», «моя», «меня» – мне, мне, мне! Благослови Бог итальянцев и всех, кто говорит на романских языках, за то, что зацепились за первичную фразу, одинаковую для всех языков, я проверял на прото-индоевропейском – там то же самое: мамма мия! мамма миа! Гениальный язык.