Королевство пепла. Союзники и противники. Боги и Врата  - Сара Маас

Нет, это не их право.

Манона обернулась. Посмотрела на Астерину возле Дорина. По щекам ее заместительницы текли слезы гордости и облегчения.

Взмахом руки Манона подозвала Астерину. Заскрипел снег. Манона стремительно повернулась, готовясь отразить атаку. Но бабушка не нападала. Верховная ведьма Черноклювых со всех ног бежала к своему дракону. Спасалась бегством.

Крошанки напряглись. Их страх сменился гневом при виде того, как предводительница Черноклювых торопливо забирается в седло.

– Дайте ей уйти, – распорядилась Манона.

Хрустнули поводья. Бабушка поднялась в воздух. Широкие черные крылья дракона гнали вниз потоки зловонного воздуха.

Манона следила за поднимающимся драконом. Бабушка ни разу не обернулась.

Если бы не пятна синей крови и обезглавленный труп на снегу, визит верховных ведьм можно было бы посчитать наваждением. Манона повернулась к крошанкам. Те смотрели на нее во все глаза и не шевелились. Отряд Тринадцати и Дорин тоже не двигались с места.

Манона подхватила оба меча. Рассекатель Ветра повесила за спину, затем подошла туда, где стояли Гленнис и Бронвена, следя за каждым ее шагом. Манона молча протянула Бронвене меч, кивнув в знак благодарности. Потом сняла корону.

– Это принадлежит тебе, – тихо сказала Манона, подавая корону Гленнис.

Крошанки зашушукались и заерзали.

Гленнис взяла корону. Звезды потускнели. Старуха слегка улыбнулась:

– Нет, это принадлежит не мне.

Манона застыла. Гленнис вновь возложила корону на ее голову, а затем встала на колени:

– Украденное возвращено. Потерянное найдено. Я нарекаю тебя, Манона Крошанская, королевой ведьм.

У Маноны подкашивались ноги. Остальные крошанки, включая Бронвену, тоже встали на колени. Дорин улыбался. Такой лучезарной улыбки на его лице она еще не видела.

Затем и весь отряд Тринадцати встал на колени, приложив два пальца ко лбу и склонив головы. Их лица сияли от гордости.

– Королева ведьм! – единогласно провозгласили крошанки и Черноклювые.

Королева всех ведьм.

В крепости проснулись рано – за час до рассвета. Поднялись и обе армии – хаганата и моратская.

Рован почти не смыкал глаз и просто лежал рядом с Аэлиной, вслушиваясь в ее дыхание. Крепкий сон его соратников свидетельствовал об их крайнем утомлении. Лоркан так и не появился. Значит, не хотел. Рован был в этом уверен и даже мог бы побиться об заклад.

Сам он бодрствовал вовсе не из-за страха перед грядущим сражением. Ему великолепно спалось накануне самых страшных и кровопролитных битв. Рована обуревали мысли. Один их круг тянул за собой другой, третий. Никакие волевые усилия не могли успокоить разгоряченный мозг.

Он видел численность вражеской армии. Валги. Люди, верные Эравану. Чудовища, выведенные в недрах Мората. И ни одного илка, ни одной гончей Вэрда, не говоря уже о ведьмах.

Аэлина могла бы смести их всех еще до восхода солнца. Несколько ударов ее магической силы – и от армии остались бы лишь воспоминания.

Однако вчера, когда обсуждалась стратегия битвы, она ни единым словом не обмолвилась о своем участии.

Рован видел надежду, светившуюся в глазах защитников крепости, неописуемый восторг детей, когда она проходила по коридорам. «Огненосица, – шептались люди. – Аэлина Неистовый Огонь».

Долго ли продержатся эти надежды и восторг, когда обнаружится, что с пальцев Аэлины не сорвалось даже капли пламени? Рован представил, какой страх охватит защитников крепости, сейчас уверенных, что королева Террасена испепелит моратские легионы.

Рован так и не решился спросить ее напрямую. Говорил себе, что вот-вот спросит, ругал за медлительность – и не спрашивал. А ведь за все эти недели, даже во время их учебных поединков, Аэлина не сотворила ни искорки.

Не в силах задавать вопросы Аэлине, он терзал ими себя. Почему она не могла или не хотела применить свою магическую силу? Почему после нескольких первых дней Аэлининой свободы они ничего не видели и не ощущали? Какие ужасы, сотворенные Маэвой и Кэрном, вызвали у нее панический страх или ненависть к своей магии и напрочь отбили желание прикасаться к внутреннему источнику?

Тревоги и опасения, снедающие Рована, заставили его встать и тихо выйти из комнаты. Коридор был полон пока еще негромким гулом приготовлений. Он успел сделать пару шагов, как дверь за спиной снова открылась. Ноздри уловили знакомый и не самый приятный запах.

– Они ее сожгли.

– Что? – не сразу понял Рован, бросая косой взгляд на Фенриса.

Фенрис кивнул проходившей целительнице.

– Кэрн. Маэва. Они сожгли ее.

– Зачем ты мне это говоришь?

Пусть Фенрис и принес Аэлине клятву на крови, пусть помог ей бежать из лагеря и поддерживал в дни истязаний, его это никоим образом не касалось. Это касалось только Рована и Аэлины.

Фенрис улыбнулся одними губами:

– Ты полночи смотрел на нее. Я видел по твоему лицу. И догадывался, какие мысли не дают тебе покоя. «Почему она не может, как прежде, сжечь вражеские отряды дотла?»

Рован направился к умывальне в конце коридора – длинному металлическому корыту. Несколько солдат и целительниц плескали на лицо холодную воду, стремясь прогнать остатки сна и успокоиться.

– Кэрн надевал ей металлические рукавицы, – продолжал Фенрис. – Однажды он их нагрел на открытом огне жаровни. Потом…

Фенрис умолк, подбирая слова. У Рована перехватило дыхание.

– Целителям понадобилось две недели, чтобы убрать ожоги на руках и ладонях. Когда она очнулась, руки у нее были как у новорожденной. Аэлина не смогла понять, происходило это с нею наяву или в кошмарных снах.

Возле корыта стояли кувшины. Дети, взявшиеся помогать взрослым, постоянно наполняли их. Рован взял кувшин, нагнулся и опрокинул себе на голову. Ледяная вода обожгла кожу, заглушила гул в ушах.

– Кэрн был неистощим на издевательства.

Фенрис тоже взял кувшин, плеснул на руки, потом на лицо. Вода из корыта стекала в каменный желоб. Рован смотрел на водоворот возле сливного отверстия. У него дрожали руки.

– А вот твои знаки принадлежности… Они почему-то продержались дольше всех. Другие шрамы исчезали, но они оставались.

Рован вспомнил: когда он нашел Аэлину, кожа на ее шее была ровной и гладкой. Прочитав его мысли, Фенрис пояснил:

– Накануне бегства целители снова возились с Аэлиной. Вот тогда знаки и исчезли. Не от целительских усилий. Маэва ей сказала, что ты отправился в Террасен.

Слова Фенриса больно задели Рована. Знаки исчезли, когда Аэлина перестала надеяться, что он разыщет ее. До этого самые искусные целители Маэвы не могли убрать их с кожи.