Мы вернемся, Суоми! На земле Калевалы - Геннадий Семенович Фиш

class="p1">— Выходит, ты тоже знал Матеро? — оживляется Оскар, сразу переходя на «ты».

— Еще бы! Специально для того и приезжал в Ухту, чтобы повидаться, поговорить с ним…

Из Советской Карелии Маркстед приехал в Кируну, где после кризиса стала налаживаться жизнь, а вскоре Оскара избрали организатором профессионального союза плотников и чернорабочих. Город горняков Кируна вырастал на его глазах и под его руками. Сначала в профсоюз входило около сотни рабочих, а когда недавно Оскар ушел на пенсию, союз объединял уже свыше тысячи человек. Много лет он был казначеем союза. На этот пост в шведских общественных организациях выбирается самый авторитетный человек, и слово его весит никак не меньше, если не больше, чем слово председателя…

Маркстед рассказывает о партийных делах, расспрашивает о войне, о Карелии. Мы размышляем о том, какими путями дальше пойдет история. Застольная беседа быстро обегает весь мир, перелетает в космос и снова возвращается в Кируну, в карельские леса, в Ухту, к людям «Ляскикапины».

Много тетрадей исписал я тридцать пять лет назад в Ухте. Заносил в них рассказы лесорубов, возчиков, сплавщиков — участников восстания, собирал материалы для романа «Мы вернемся, Суоми!».

Вся тяжкая жизнь этих людей вставала в их рассказах. Блуждание по узким, извилистым лесным дорогам в поисках работы, с топором и лучковой пилой за плечами. Жизнь в тесных, полутемных лесных бараках или землянках, освещаемых тусклым светом коптилок. Она снова встала передо мной вечером того дня, зимою пятьдесят восьмого года, в Суоми, когда, проезжая по тем местам, где проходило восстание «Ляскикапина», в селе Иоутсиярви у Полярного круга, я разыскал одного из участников восстания — старика лесоруба Пекки Эммеля. Он сидел в своей большой бревенчатой избе и о чем-то беседовал с двумя стариками соседями. Свет керосиновой лампы под потолком не разгонял тьмы, заполнявшей пустую горницу с бревенчатыми стенами. Когда мы заявились к Эммелю, старик собирался в баню, он предложил нам разделить компанию.

Узнав, что я приехал из Советской России и меня интересуют подробности «Ляскикапина», Пекки Эммель взволновался.

Воодушевленный воспоминаниями, словно присягая на верность великой идее пролетарского интернационализма, он с гордостью и волнением рассказал о славных днях зимы двадцать второго года.

Тогда, добравшись с товарищами до Ухты, он затем на санях поехал обратно, чтобы прихватить жену и ребенка. Когда же со всей семьей и со скарбом тронулся в Карелию, граница была уже закрыта и ему пришлось вернуться в Иоутсиярви. И вот сейчас, посапывая носогрейкой, покряхтывая, старик словно оправдывался, что живет здесь, а не в Ухте. Но разве вспомнить все сразу в короткой беседе? И Пекки Эммель обещал мне прислать вдогонку подробное описание тех великих дней, отсвет которых лег на всю его дальнейшую судьбу. Свое обещание старый лесоруб выполнил.

Многие односельчане называют Эммеля упрямцем. Когда все они на пепелище деревни, которую гитлеровцы сожгли, уходя отсюда, — осенью сорок четвертого года, — возводили себе дома в новом стиле, он срубил традиционную бревенчатую избу. Пусть будет так, как раньше.

В том, что Пекки Эммель срубил себе «по-старому» бревенчатую избу и не захотел проводить в избу электричество, я видел уже не только простое упрямство старого человека. Нет, он вольнолюбивый, по-своему чтит те времена, когда при всех трудностях жизни лесоруб, одетый куда хуже, чем сейчас, все же чувствовал себя вольготнее.

Пекки Эммель словно не хотел замечать в лесу ни трактора, ни электричества, ни всех тех изменений, которые принесло время, и думал, что этим останется верен своему старому боевому знамени. Но окружающим он стал казаться лишь старым упрямцем, чудаком.

Нечто подобное увидел я на скалистом берегу Финского залива под Хельсинки, побывав в доме отдыха «Общества бывших красногвардейцев». Эти старики упражнялись с таким рвением в стрельбе по мишеням, словно бы они метили в голову белогвардейцам. С каким упоением пели они за скромным столом песни боевого восемнадцатого года! И видно было, что любой из них, позови его, отдаст свою жизнь на баррикадах. Но вот на выборы в парламент эти достойные всяческого уважения люди даже по призыву партии ходить не желали, по-прежнему считая парламентские дебаты одной лишь говорильней.

— Хватит нам и одного депутата, чтобы народ знал нашу точку зрения! — говорил мне седой костистый старик, бывший, как и большинство собравшихся в тот день, смертником шюцкоровских лагерей, перезаряжая духовое ружье и не скрывая своего торжества оттого, что в стрельбе обставил меня по очкам. — Депутатское кресло и жалованье только развращают рабочего человека! — убеждал он. — Словом не победишь, только силой оружия!

Когда вечером, перед сном мы делились впечатлениями прожитого дня с товарищем, финским коммунистом, с которым вместе путешествовали по стране, вспоминая и Пекки Эммеля, и встречу в доме отдыха бывших красногвардейцев, он, улыбаясь, сказал:

— И такие бывают у нас догматики. При всей своей преданности они тормозят дело. Тот, кто не видит или не понимает, что если усложнились формы эксплуатации, то должны изменяться методы и приемы борьбы, тот уже не в авангарде революции, а в арьергарде ее…

…И теперь, когда я перелистываю эту книгу, готовя к новому изданию, мысль о том, что, несмотря на видимое мне сейчас ее несовершенство, она все же, выдержав испытание бурных тридцати пяти лет, по-прежнему служит великому делу братства народов, и это придает мне новые силы в моем труде.

Г. ФИШ

Примечания

1

Конфирмация — религиозный обряд (экзамен), после которого подросток считается совершеннолетним.

2

Кеньги — высокие сапоги с мягкой подошвой и загнутыми носками для крепления лыж.

3

Торпарь — мелкий арендатор, выплачивающий арендную плату главным образом отработками и натурой и почти всецело зависящий от произвола владельца земли.

4

Панко-реги — особый вид саней, применяемых в Финляндии и Карелии для вывозки леса.

5

Нейти — барышня, девушка.

6

Роува — госпожа, женщина.

7

Министр Ритавури действительно был убит в 1922 году финским активистом-националистом за «нерешительную политику».

8

Впрочем, не только мальчиков. Финляндское правительство иногда награждало своих чиновников и дипломатов специально изготовленными финскими ножами.

9

Имя, которым финский народ называет лисицу.

10

Так в Финляндии часто называют самогон. Саволакса — место наибольшего распространения тайного винокурения.

11

Херра — господин.