Инструментарий человечества - Кордвейнер Смит

– Сейчас! – прошептал Охотник. И внезапно атаковал лорда Фемтиосекса, как атаковал чужие, туземные разумы Фомальгаута III.

Толпа не понимала, что случилось с лордом Фемтиосексом. Он струсил? Или сошел с ума? (На самом деле Охотник, используя всю силу своего сознания без остатка, сошелся с Фемтиосексом в небесной схватке; они оба были крылатыми тварями-самцами, отчаянно певшими прекрасной самке, которая пряталась на земле далеко, далеко внизу.)

Джоан была свободна – и знала это.

Она отправила свое послание. Оно ворвалось в разумы Охотника и Фемтиосекса, захлестнуло Элейн, заставило даже Физи, главу птиц, тихо выдохнуть. Она крикнула так громко, что час спустя Калму наводнили сообщения из других городов, жители которых спрашивали, что случилось. Ее послание было цельным, не разбитым на слова. Но словами его можно было выразить так:

– Возлюбленные мои, вы меня убиваете. Такова моя судьба. Я несу любовь – а любовь должна умереть, чтобы жить. Любовь ничего не требует, ничего не совершает. Любовь ни о чем не думает. Любить – это знать самого себя и всех других людей и существ. Знать – и радоваться. Мои дорогие, я умираю за всех вас…

Она в последний раз открыла глаза, открыла рот, вдохнула голое пламя и обмякла. Солдат, державшийся, пока горели его одежда и плоть, выбежал из огня, пылая, к своему отряду. Выстрел остановил его, и он рухнул на землю.

Людской плач слышался на улицах. Недолюди, ручные и лицензированные, беззастенчиво стояли среди людей и тоже плакали.

Лорд Фемтиосекс устало повернулся к своим коллегам.

Лицо госпожи Гороке застыло в гротескной маске скорби.

Он обратился к госпоже Арабелле Андервуд:

– Судя по всему, я где-то ошибся, моя госпожа. Прошу вас, возьмите командование на себя.

Госпожа Арабелла поднялась и приказала Физи:

– Погасите огонь.

Она оглядела толпу. Ее жесткие, искренние севстралийские черты ничего не выдавали. Элейн поежилась, представив целую планету таких людей: сильных, упрямых и умных.

– Все кончено, – произнесла госпожа Арабелла. – Люди, расходитесь. Роботы, приберите здесь. Недолюди, за работу.

Она посмотрела на Элейн и Охотника.

– Я знаю, кто вы такие, и догадываюсь, что вы сделали. Солдаты, уведите их.

Тело Джоан почернело от огня. Лицо больше не походило на человеческое; последний выброс пламени поразил нос и глаза. Ее юные, девичьи груди с душераздирающим бесстыдством свидетельствовали о том, что когда-то она была молодой девушкой. Теперь она была мертвой, просто мертвой.

Будь она недочеловеком, солдаты бросили бы ее в ящик. Вместо этого они отдали ей воинские почести, как одному из своих товарищей или важному гражданскому лицу во время катастрофы. Они достали носилки, положили на них обугленное тельце и накрыли его своим флагом. Никто не приказывал им так поступить.

Один из них повел отряд по дороге к Уотерроку, где располагались армейские службы и казармы. Элейн увидела, что он тоже плакал.

Она хотела было спросить солдата, что он об этом думает, но Охотник качнул головой, останавливая ее. Позже он сказал ей, что солдата могли наказать за разговор с ними.

Когда они добрались до канцелярии, госпожа Гороке уже была там.

Госпожа Гороке уже там…В последовавшие недели это стало кошмаром. Она справилась со своей скорбью и занялась расследованием дела Элейн и С’Джоан.

Госпожа Гороке уже там… Она ждала, пока они спали. Ее образ – а может, она сама – присутствовал на всех бесконечных допросах. Особенно ее интересовала случайная встреча покойной госпожи Панк Ашаш, неуместной ведьмы Элейн и неприспособленного человека Охотника.

Госпожа Гороке уже там… Она спрашивала обо всем, но сама не говорила ничего.

За исключением одного случая.

Однажды она взорвалась, это был яростный всплеск после бесконечных часов формальной, официальной работы.

– Все равно ваши сознания очистят, когда мы закончим, так что не имеет значения, сколько вы знаете. Вам известно, что это потрясло меня – меня! – до самых основ всего, во что я верю?

Они покачали головами.

– У меня будет ребенок, и я возвращаюсь на Родину человечества, чтобы родить его. И генетическое кодирование я осуществлю сама. Я назову его Жестокость, чтобы он помнил, откуда взялся и почему. И он – или его сын, или сын его сына – вернет в мир справедливость и раскроет тайну недолюдей. Что вы об этом думаете? Хотя не думайте. Вас это не касается, и я все равно так поступлю.

Они сочувственно посмотрели на нее – но были слишком поглощены проблемой собственного выживания, чтобы одарить ее должным состраданием или советом. Тело Джоан измельчили и развеяли по ветру, потому что госпожа Гороке опасалась: вдруг недолюди сделают из него объект поклонения? Ей самой хотелось так поступить, и она понимала, что если подобный соблазн возник у нее, то у недолюдей возникнет и подавно.

Элейн так и не узнала, что произошло с телами всех прочих, кто под предводительством Джоан из животного стал человеком и принял участие в безумном, глупом походе из Туннеля Энглока в Верхнюю Калму. Был ли этот поход действительно безумным? Или глупым? Оставшись внизу, они, быть может, прожили бы еще несколько дней, или месяцев, или лет, но рано или поздно роботы отыскали бы их и уничтожили, как вредителей, которыми они по сути и являлись. Быть может, выбранная ими смерть была лучше. Ведь сказала же Джоан: «Миссия жизни в том, чтобы постоянно искать нечто лучшее, а потом пытаться обменять саму себя на этот смысл».

Наконец госпожа Гороке вызвала их обоих и сказала:

– Прощайте, вы оба. Глупо прощаться, ведь час спустя вы не вспомните ни меня, ни Джоан. Ваша работа здесь окончена. Я подыскала для вас милое занятие. Вам не придется жить в городе. Вы будете следить за погодой, бродить по холмам и наблюдать за едва заметными изменениями, которые машины не успевают обработать достаточно быстро. Всю свою жизнь вы проведете в совместных прогулках, пикниках и походах. Я велела лаборантам быть крайне осторожными, поскольку вы сильно влюблены друг в друга. Я хочу, чтобы после изменения ваших синапсов эта любовь осталась с вами.

Они опустились на колени и поцеловали ей руку. Больше они никогда сознательно с ней не встречались. В последовавшие годы они иногда видели светский орнитоптер, мягко паривший над их лагерем; из машины выглядывала элегантная женщина. У них не сохранилось воспоминаний, чтобы понять: это госпожа Гороке, исцелившаяся от безумия, наблюдает за ними.

Их новая жизнь стала последней.

От Джоан и Желто-коричневого коридора не осталось ничего.

Оба очень сочувствовали животным, но для этого не требовалось участвовать в безумной политической игре милой мертвой госпожи Панк Ашаш.

Имело место одно странное событие. Недочеловек-слон работал в небольшой долине, создавая изысканный сад камней для какого-то важного чиновника из Инструментария, который впоследствии мог пожелать навещать этот сад пару раз в год. Элейн была занята погодой, а Охотник забыл, что когда-то охотился, и потому никто из них не попытался заглянуть в разум недочеловека. Он был настоящим гигантом, на грани максимально допустимого размера – в пять раз крупнее человека. Иногда он дружелюбно им улыбался.