Меч на ладонях - Андрей Муравьев

Впрочем, ни времени, ни свободы маневра врагу никто давать не собирался.

Как и предполагал Пригодько, у прикрытой густыми кустами черноты лаза была засада. Четверо миланцев в одеждах одного цвета, что говорило о том, что они или архиепископские стражники, или воины одного господина, и трое в разномастных доспехах, что давало основание видеть в них призванное на войну городское ополчение, расположились полукругом. Большая часть откровенно спала. Только двое самых упорных держались. Прошлым днем они преодолели длинный марш-бросок по территории баронетства, потом штурм, пускай и быстрый, потом всю ночь не смыкали глаз. Не мудрено, что к утру смогли остаться на ногах только самые опытные и крепкие. Отдельно сидел, привалившись спиной к большому камню, командир. Богатая кольчуга и меч с камнем в навершии. Он явно принадлежал не к простым солдатам. Но пояса золотого не было, значит, рыцарем предводитель отряда миланцев не был.

Сибиряк жестом показал, что начнет с прикорнувшего главы засады, а на товарища оставляет рядовых солдат.

Рванули они одновременно. Густой туман дал возможность подобраться к противнику почти на десять шагов. Они атаковали молча. И у них получилось довольно неплохо.

Захар, выскочив на предводителя миланцев со спины, обухом секиры отправил того не то в нокаут, не то в ад. Следующим движением древком секиры сибиряк опрокинул проснувшегося от шума и вскочившего рядового воина и чудовищным ударом кулака оглушил одного из бодрствовавших стражей. Костя в этот момент бросился с мечом и щитом на второго стражника, однако опытный седой противник, уже полностью проснувшийся, но еще безоружный, даже не пробовал защищаться. Миланец рывком откатился с линии атаки и выдернул из ножен меч. На этом его удача и закончилась.

Не долго думая, Малышев просто метнул ему в грудь свой щит, как это сделал день назад на стене варяг-наемник. У Кости болела рука после боя во дворе с прорвавшимися наемниками, и тратить время и силы на обмен ударами он не желал. Тяжелый, сделанный из мореного дуба и окованный железными полосами щит буквально снес противника с ног. Пока тот отхаркивался и приходил в себя, русич ударом плашмя по затылку оглушил начавшего подниматься справа от него разодетого в кожаную лорику ополченца и пинком в коленную чашечку опрокинул второго. Туман разорвал крик боли. Хрупкие кости жителя одиннадцатого века не выдержали удара. Двое оставшихся не у дел противников, проснувшихся и оценивших соотношение сил, выскользнули за пределы схватки. Еще секунду они колебались: не прийти ли на помощь своим товарищам? – но, когда количество способных к сопротивлению миланцев, кроме них, сократилось до нуля, предпочли благоразумно покинуть место боя.

Из тумана выскочил паренек-дружинник. Не удержался, когда рядом шел такой бой. В руке меч, в глазах изумление – перед ним поле схватки, оба «полочанина» без единой царапины, лезвия их оружий чисты, а враг валяется побитым. Костя нагнулся над хрипящим ветераном, отхаркивавшимся после удара щитом, и начал вязать пленнику запястья его же ремнем. Захар ударом кулака успокоил начавшего подниматься ополченца и споро выкрутил руки командиру отряда. Из тумана донесся звук трубы.

– Пронто, синьоры рыцари! Это миланцы помощь требуют! – Взбудораженный невиданной победой парнишка обоих своих попутчиков тут же произвел в благородное сословие. – Сейчас их здесь много будет!

Малышев с сомнением оглядел поле. Связать руки можно еще попытаться успеть, но как утянуть втроем шестерых?

В отличие от выходца из цивилизованного гуманистического общества, местный уроженец избытком человеколюбия не страдал. Прошептав под нос молитву, паренек перекрестился и, прежде чем Костя или Захар смогли вмешаться, перерезал глотки двум ближайшим к нему оглушенным врагам.

Очнувшийся снова командир отряда, уже связанный, увидев конец своих товарищей, испуганно заелозил задницей и попробовал вывернуться. Рог затрубил где-то ближе.

Миланец начал что-то хрипеть.

– Что сипит? – Захар вязал второго пленного, пока Костя отчитывал дружинника за то, что тот влез, куда его не звали, и сделал то, о чем не просили.

– Говорит, что выкуп даст большой, только не убивайте! – перевел мимоходом Костя. После слова «выкуп» глаза фотографа загорелись. Об этой особенности средневековой войны он подзабыл, а в свете их ахового финансового состояния перспектива открывалась неплохая. Малышев рывком повернул к себе сипевшего миланца: – Сам, на ногах, пойдешь?

Тот только испуганно закивал.

В темноте затрубили, спустя секунду на призыв ответил другой трубач, а потом из тумана донесся протяжный сигнал третьего. Вылазку осажденных миланцы готовились встречать всем лагерем.

– А ну, пошел впереди меня! – Малышев пнул связанного бывшего командира засады, и тот послушно потрусил вперед.

Костя взвалил себе на плечи одного из не очнувшихся миланцев и тут же пошатнулся под его весом.

– Вперед! – Он шепнул через плечо проводнику, скептически осматривавшему доставшегося ему связанного. – Показывай дорогу!

Сзади послышался тупой звук, с которым нож входит в сырое мясо. Еле слышный хрип, и проводник выскочил перед Костей, показывая рукой дорогу к спасительной стене. Вид у паренька был виноватый, но Костя его отчитывать не стал: для некрупного молодого дружинника тащить на себе здоровенного связанного ополченца слишком тяжело, а медлить было нельзя.

– Беги впереди!

Итальянец улыбнулся совсем по-детски, кивнул головой и потрусил впереди. За Малышевым сопел, волоча на спине второго связанного пленника, Пригодько. До стены было не более ста пятидесяти метров.

…Когда в тумане перед ними вынырнула спасительная кладка, оба «полочанина» дышали как выброшенные на берег рыбы. Кроме двух связанных военнопленных, они тащили еще оружие, щиты и доспехи, что составило бы проблему и более тренированным воинам. За единственным пленным, способным передвигаться самостоятельно, присматривал паренек, часто бесцеремонно пихавший, по его мнению, тормозившего миланца.

Как только проводник крякнул, послышался шелест. Откуда-то сверху неуверенно позвали:

– Пипо? Ты это?

Паренек аж подпрыгнул:

– Я! Я, дядька Энрико! Бросайте веревку.

Сверху послышалось шебуршание, и на головы отряда свалился конец толстой волосяной веревки.

– Эй! Ты там иди первый, Пипо! Чтоб, ежели чего… И пускай по одному ползут. А то веревка не новая, сам знаешь.

Пипо ухмыльнулся и рванул по веревке вверх, как заправский гимнаст. Через десяток секунд сверху раздался приглушенный голос:

– Вяжите к веревке миланцев – мы их по одному потянем!

Еще через минуту связанный ополченец исчез в тумане над головами русичей.

Когда начали поднимать второго пленника, тот внезапно очнулся. Увидев себя связанным и подвешенным между небом и землей, миланец не нашел ничего умнее, как заорать дурным голосом. Тут же из тумана раздался звук трубы. На помощь спешило миланское войско.