Генералиссимус Суворов - Леонтий Раковский

– Я сороковой год служу, а впервой эдакий поход вижу.

– Да, разно бывало, а так не хаживали!..

Оттого шли быстро. В первые сутки отмерили шестьдесят верст. Отсталых ни было. Старались, поспевали вместе со всеми. Кому казался тяжел, тянул ноги назад сухарный мешок, тому помогали товарищи. Отстать боялись. Старые солдаты, видавшие Крым и Кавказ, предупреждали:

– В горах живо заблудишься!

– Не поглядишь, в какой стороне пылит дорога!

Надо было спешить и потому, что австрийцы, занимавшие Швейцарию, слышно, все до единого солдата уходят домой. Оставляют немногочисленные русские полки Римского-Корсакова одни против сильного врага.

Все время выручали чужих, а теперь надо выручать своих.

Австрийцев ругали на чем свет стоит. Австрийцев ненавидели больше, чем французов. Вспоминали, как они много раз на веку подводили русских. Вспоминали этот – не выговорить – гоф-кригс-рат и этого Тугута. Его-то все солдаты помнили отлично и честили на все корки.

Вообще в Швейцарию шли невесело. И сама Швейцария не веселила.

Чем дальше уходили от Александрии, тем становилось холоднее, пасмурнее, суровее.

После жарких итальянских дней стал почасту лить дождь, пронзительный ветер продувал насквозь.

С каждым шагом все менялось – природа, люди, жилье.

Люди здесь были проворнее в движениях: суровый климат не давал засиживаться на одном месте. Люди – крупнее ростом и благообразнее.

– Тут вроде на нас больше доходят. Не такие цыгане, как там.

– А живут беднее.

– И постройки поплоше.

– Отколь тут богатым быть: вишь, у них землицы – с ладонь.

На втором переходе от Александрии вдали, в синеве, показались горы.

– Ребята, вон уже горы, – указывали старики.

– Где? Где? – завертели во все стороны головами и не видели ничего молодые солдаты.

– Вон впереди. Высоко.

– Так это ж, дяденька, тучи…

– Не тучи, а горы. Эх ты!

Чем ближе подходили, тем горы вырисовывались яснее. И вот наконец стали тут, рядом. Казалось, рукой подать.

Солдаты, молодые и старые, задирали кверху головы, удивлялись:

– Высокие…

– Повыше наших Жигулей!

– И как по таким горам с возом ехать? У нас косогор попадается, и то не знаешь, как спуститься, а то этакая круча…

Когда внизу, среди гранитных лиловых скал, показалась деревушка Таверно, Суворов не выдержал – вылез из своей маленькой двуколки, которую взял вместо кареты, и пересел на коня. Обгоняя шлепающую под дождем, измученную пехоту, он стал поскорее пробираться к деревне.

В Таверно Суворов со своими войсками пришел точно в назначенный по диспозиции день – 4 сентября, 6-го Суворов хотел уже быть у Сен-Готарда, а 8-го атаковать французов. Для этого теперь недоставало лишь одного – мулов. Суворова и беспокоило: пришли ли в Таверно мулы? Их должно было прибыть тысяча четыреста тридцать голов, чтобы поднять семидневный запас продовольствия для всех восемнадцати тысяч суворовских войск, патроны и прочее.

На месте Суворов получил от Меласа, у которого вьючного скота было в избытке, только тридцать мулов для горной артиллерии. Остальные полторы тысячи папа Мелас клятвенно обещал прислать к 4 сентября в Таверно. Но, зная «аккуратность и доброжелательность» австрийцев, Александр Васильевич беспокоился. Он поехал вперед, чтобы самому поскорее разузнать обо всем. Он смотрел вокруг – на лугах не было видно такого большого количества мулов. Прислушивался, не звенят ли колокольчики: мулы по горам ходят с колокольцами.

– Ванюшка, не слышишь, не звенят?

– Нет, не слыхать.

Наконец вот и сама деревня. Таверно.

Низкие, с широкими основаниями дома, – будто их вдавила в землю тяжесть этих гор. Почерневшие столетние бревна стен. Крыши, покрытые гонтом и наваленными сверху увесистыми камнями.

На улице – ни души. Только из окон испуганно выглядывают лица.

У кого бы спросить?

Где-то стукнула дверь.

А, вон у двухэтажного дома, обвитого плющом, с маленькими пристроечками вокруг, стоит у платана старик. Он такой же коренастый и крепкий, как его платан, что растет под окнами дома. И, видать, сметлив. Вероятно, фогт[116].

Суворов направил коня к нему.

Старик снял свою войлочную шляпу и радушно приветствовал:

– Добрый день!

– Добрый день. Скажи, дружок, не пришел ли сегодня в Таверно обоз мулов?

– Нет, не приходил.

И, увидав, как на лицо Суворова сразу же легла тень, прибавил:

– Но раз вы ждете их, значит, они придут, – дорога тяжела. Милости прошу ко мне, в мой дом. Под дождем плохо ждать!

И старик широким жестом указал на двухэтажный дом, который весело глядел на свет своими пристроечками и цветами в окнах.

Стены дома были оштукатурены. На фронтоне виднелась четкая надпись:

Австрийцы опять подло обманули Суворова: 4 сентября прошло, а о мулах не было и помину. Ломался весь суворовский план. Приходилось волей-неволей ждать в Таверно, задерживаться тогда, когда дорога каждая минута: войска Римского-Корсакова подвергались страшной угрозе уничтожения.

Суворов возмущался, негодовал:

– Гофкригсрат – черту брат!

Он послал гонца к Меласу, обо всем донес в Петербург императору, написал Ростопчину:

«Нет лошаков, нет лошадей, но есть Тугут, и горы, и пропасти».

И тотчас же стал искать какой-нибудь выход из положения.

Решил спешить часть казаков, а их лошадей использовать для перевозки вьюков: все равно казакам в Швейцарии в конном строю работы мало. Думал взять две тысячи пятьсот коней, а для вьюков раздобыть где-либо пять тысяч мешков. Разослал казаков искать по окрестностям мешки.

Наутро пришла первая партия мулов в шестьсот пятьдесят штук, навьюченных овсом.

К удивлению всех, австрийцы подрядили погонщиков только до Белинцоны, которая лежит всего в восемнадцати верстах от Таверно. Пришлось уговаривать погонщиков, чтобы они согласились следовать дальше. В этих переговорах сильно помог Антонио Гамма.

Старик Антонио полюбил своего неожиданного, такого высокого и такого простого гостя. Он поместил «графа Сульверо» и его сына в самой лучшей комнате первого этажа, а графского секретаря, толстого Фукса, – наверху. Антонио стеснил свою многочисленную семью – детей и внуков, – лишь бы только получше принять Сульверо.