Как переучредить Россию? Очерки заблудившейся революции - Владимир Борисович Пастухов

несколько десятилетий, – будет свидетельствовать о выходе русской революции на финишную прямую. На этом завершающем отрезке пути она должна будет доделать ту работу, которую начала сто лет назад. Парадоксальным образом это приведет не столько к возвращению в исходную точку, сколько к реанимации и перезапуску «неосоветского проекта» с его формально продекларированной, но так и не реализованной на практике политической триадой – республика, федерализм, парламентаризм. Если России суждено прожить еще одну политическую жизнь, то в этой жизни она будет Евразийским союзом.

Русская революция и сегодня никуда не делась. Просто она существует в отрицательной форме, как русская контрреволюция, активная фаза которой началась в 2013–2014 годах. В практическом плане в связи с этим имеется два глобальных сценария развития России в XXI веке – торможение или ускорение революции.

Первый, наиболее вероятный сценарий – это проект «управляемая контрреволюция». В рамках этого сценария власть с большей или меньшей эффективностью будет продолжать делать то, что она делает сегодня, удерживая ситуацию под контролем методом кнута и пряника, чередуя заморозки с оттепелью, репрессии – с помилованиями, пока в конце концов не сорвется в неуправляемый штопор революции. Чем позже это произойдет, тем меньше у России будет шансов сохраниться как единое суверенное государство.

Второй сценарий, гораздо менее вероятный, но теоретически возможный, предполагает осознанный переход к «управляемой революции», т. е. возвращение к логике перестройки после двух неудачных попыток. В практическом отношении это означает запуск радикальной конституционной реформы, на выходе из которой Россия должна стать не меньше и не больше как Соединенными Штатами Евразии, т. е. реально федеративной и парламентской (парламентско-президентской) республикой. Это чрезвычайно трудный и рискованный путь, требующий невероятного напряжения сил всего российского народа и большого мужества со стороны политических элит, но это единственный путь, который позволит русской революции совершить мягкую посадку, а не врезаться на полном ходу в землю.

Очерк 52

Хромая цивилизация и возвращение блудного права

Любой разговор о будущем России, на мой взгляд, должен начинаться с разговора о русском праве. С уничтожения русского права началась эпоха посттоталитаризма, его восстановлением она должна закончится.

Акция России в Украине поставила на паузу сиюминутную жизнь. Вместе с тем в новых обстоятельствах, когда практическое участие в общественно-политической жизни оказалось полностью заблокированным и думающие люди в своей основной массе оказались во внешней или внутренней эмиграции (что, собственно, одно и то же), появилась горькая возможность вернуться к отвлеченным философским вопросам, весьма актуальным четверть века назад, в то удивительное время, когда Россия уже сломала через колено старую социальную парадигму, но еще не успела увязнуть в новой: о том, что такое право, как оно вписано в русскую культуру и какие практические выводы могут из всего этого следовать. В последние годы ни места, ни времени для такого дискурса не было. Когда морок рассеется, возникнет такой ажиотажный спрос на перемены, что времени думать практически не останется. Очень важно определиться с приоритетами здесь и сейчас. Для меня приоритет очевиден: начинать придется с восстановления русского права.

Реформа правосудия или реформация права? То, что сегодня происходит с Россией на фронтах внешних, является всего лишь масштабированием того, что с ней происходило на фронтах внутренних в течение последних тридцати лет. Это, как сказал бы Клаузевиц, продолжение гангстерской войны другими средствами. Первой жертвой этой войны стало русское право. Его гибель открыла дорогу сначала насилию в собственных границах, а потом и за их пределами. Воскрешение права является необходимым условием стабильного отказа от войны как универсальной практики разрешения конфликтов.

Несмотря на это, в этих (особенно в этих) условиях о судьбе права мало кто задумывается. Для русского «ревнителя старины» проблемы современного российского права не существует, по его мнению, с ним все хорошо – оно утонуло, и слава богу. Большой беды в том он не видит, потому что, как тонко заметил Никита Михалков, России нужнее правда, чем право. Русский либерал-западник, напротив, проблему видит и хочет решить ее немедленно, но горизонт предлагаемых им решений, как правило, сужен до единственной опции – обеспечить независимость суда. Надо просто сделать «как в Европе», и «все будет кока-кола» (спасибо на этот раз Андрею Кончаловскому за мем).

Слов нет, идея и правильная, и нужная. Без независимого суда не обойтись никак. Но только вот мы не совсем в Европе, точнее, в таком ее месте, которое больше похоже на Азию. Чтобы обеспечить здесь нормальное функционирование независимого суда, понадобится много такого, чего пока в самой России днем с огнем не сыскать.

Независимость суда – это станция назначения, а не пункт отправления. Чтобы добраться до этой станции, надо проделать достаточно длинный исторический путь. Без этого либо независимость суда окажется недолгой и он снова вскоре попадет к кому-нибудь в зависимость (и не обязательно это будет государство), либо и того хуже – суд этот окажется независимым не столько от власти (о чем многие мечтают), сколько от закона. Что-то подобное, кстати, уже было в России на излете 1990-х. Правовая вакханалия этого спорного десятилетия сильно поспособствовала тому, что впоследствии общество равнодушно взирало, как государство подминает под себя суд и разрушает.

Справедливое и независимое правосудие, на которое многие уповают, – штука сложная. Оно не появляется из ниоткуда по чьему бы то ни было желанию, а является итогом длительной культурной, социальной и политической эволюции общества. Как хороший костюм, оно должно быть сшито по размеру и фигуре конкретного общества, а не куплено на распродаже дешевых подделок под западные бренды. Никому пока еще не было комфортно в правосудии «с чужого плеча».

Чтобы здание независимого суда не дрожало при каждом шорохе политического ветра, оно должно покоиться на мощном историческом и культурном фундаменте. В России, однако, сложилась привычка строить это здание с крыши, причем каждый раз заново на пустом месте и методом нерадивых поросят из известной детской сказки. Немудрено, что любой злой волк, выходящий из дремучего русского правового леса, всегда мог легко сдуть этот домик в тартарары. Но что должно лежать в основании? Это как раз и есть вопрос, дать ответ на который, не углубившись в понимание того, что есть право вообще и что есть право в России в частности, невозможно.

У меня достаточно самоиронии, чтобы не претендовать на создание как общей, так и специальной «теории права». Я всего лишь хотел бы наметить пунктиром линию движения мысли, следуя которой мы могли бы в конце концов прийти к консенсусу не только в вопросе о том, что должно быть итогом усилий для совершенствования правосудия в России, но и о том, что могло бы стать их началом. В практическом плане последнее представляется более важным.

По сути, речь идет о том, должны ли эти усилия сводиться к реформированию правосудия, или они должны быть направлены на достижение более масштабных, но поэтому и менее понятных целей, а именно – к пересмотру отношения к праву как среди профессиональных жрецов этого культа, так и в обществе в целом. А изменению отношения естественным образом должно предшествовать изменение понимания. Полагаю, что Россия нуждается не просто в «реформе правосудия», а в «реформации права», т. е. в глобальном пересмотре правовых ценностей и права как ценности. Иначе, как ни пересаживай русских судей из кресла в кресло, музыканты из них будут негодные.

Социокультурная обусловленность права. Право «вообще» существует лишь как абстракция в нашем воображении. Право всегда конкретно и приспособлено к условиям «среды обитания». Перефразируя Толстого, можно сказать, что все счастливые правовые системы похожи друг на друга, каждая несчастная правовая система несчастлива по-своему. Российская правовая система в этом смысле особенно уникальна.

Вроде бы то, что право – социокультурный феномен, никто прямо