Театр отчаяния. Отчаянный театр - Евгений Гришковец

– Ну и пусть, – ответил я, – зато людям эта техника очень нравится. Зрители любят наших «Роботов». Они в восторге.

– Ты идёшь на поводу у зрителя! Так нельзя…

– А если мне тоже нравится? Если я хочу его исполнять?

– Если тебе нравится?.. – сказал Сергей и на пару секунд задумался. – Тогда я пойду на поводу у тебя…

С Сергеем те два месяца до поездки в Челябинск было непросто. У него скакало настроение то вверх, то вниз. Он отчего-то страдал. Я полагаю, что страдал он от тяжёлой неразделённой любви. Он больше обычного писал стихи. Те стихи, что Сергей мне показывал, были очень нервные.

Он мог неожиданно позвонить поздно вечером или даже ночью по телефону-автомату и говорить на какую-то неожиданную тему, лишь бы говорить. А потом мог неделю ходить мрачный, избегать разговоров или, придя на репетицию, извиниться и попросить меня уйти, потому что ему нужно было поработать одному.

Пару раз Сергей заводил разговор о том, что нам надо бы заняться и сделать две сольные программы и что это как раз и будет следующий шаг нашего театра. Его что-то мучило и терзало. Он часто бывал невыспавшийся, усталый и раздражался моей активностью и весёлостью. А то, наоборот, был неожиданно весел и неуместно бодр.

Я ждал поездки в Челябинск ещё и потому, что надеялся на что-то вроде творческой встряски и возвращение к репетиционной работе.

Когда выезжали в Челябинск, везде ещё лежал снег, но ветер приносил весенние запахи. Мы решили шикануть и взяли билеты в вагон СВ с двухместными купе. До Челябинска нам надо было провести в пути полтора суток. Это были наши самые весёлые полтора суток за всё время знакомства и дружбы.

Я не помню теперь, чему мы радовались и отчего нам было весело всю дорогу. Мы что-то читали вслух. Смеялись. Ещё мы вспомнили, что давненько не выпускали газету ФИГ и решили, вернувшись, исправить это. Мы даже что-то сочиняли и записывали для новой газеты.

На станции города Барабинск Новосибирской области начальник поезда объявил по радио, что поезд будет стоять сорок минут. Не помню, кому именно из нас пришла в голову идея, но мы пошли в здание вокзала и дали кучу телеграмм самым разным людям. Это была сильная шалость на грани хулиганства.

Мы знали адрес университета и дали телеграмму в Студклуб на имя одного очень активного пропагандиста рок-музыки. Текст был такой: «Ждём лекциями. Барабинский рок-клуб». Через много месяцев, случайно, я узнал, что тот человек с гордостью сообщил о таком лестном приглашении всем друзьям и ждал дальнейших указаний.

Незадолго до поездки из нашего филологического учебного корпуса какие-то воры стащили несколько телефонных и факс-аппаратов, а также телевизор. На имя коменданта этого корпуса мы послали телеграмму: «Подозреваемые вами люди в городе Барабинске не проживают». Реакция коменданта осталась неизвестна.

Проживавшему в общежитии, яркому и всеми любимому аспиранту, который через много лет станет директором Государственного литературного музея Москвы, как поклоннику поэзии мы отправили следующее: «Греки сбондили Елену по волнам, а тебе солёной пеной по губам»3. Мы, к сожалению, не знали, что его жену звали Елена и что она жила тогда в Москве, мы не хотели, но сделали человеку много переживаний.

Другой аспирант, который писал диссертацию по «Бесам» Достоевского, получил из Барабинска телеграмму: «Бессердечный, почему молчишь? Ася».

– Вот ты много ездишь, бывал в Барабинске? – как-то, встретив на кафедре, спросил он меня. – Что из себя этот город представляет?

– Ничего не могу сообщить, – ответил я, стараясь не рассмеяться. – Никогда не бывал.

– Представь, и я тоже… Странно! – задумчиво сказал он.

Последнюю телеграмму мы дали прямо на имя ректора университета: «Просим передать благодарность тов. (дальше мы указали фамилию и инициалы нелюбимого всеми студентами преподавателя) за спасение мальчика. Барабинский ОСВОД (Общество спасения на водах). Интересно, что подумал тот человек, когда его вызвал к себе ректор и благодарил за спасение ребёнка в Барабинске.

В Челябинск мы прибыли в приподнятом настроении. Может быть, поэтому он мне сразу понравился. Трубы, возвышающиеся над Челябинском, дым из них, тяжкий воздух, сутулые люди на остановках – всё было, как дома. Но сталинская торжественная архитектура в центре, энергия миллионного города и лёгкость ощущения оттого, что я тут никого не знаю и меня никто, позволили посмотреть на Челябинск и вдохнуть его промышленный воздух с удовольствием.

Нас встретил на вокзале Юра, одетый буднично, совсем не так чудесно, как в Ижевске. Он весело повёз нас по утреннему своему городу до старой городской гостиницы. Мы всю дорогу смеялись.

Ни Юра, ни тем более мы не могли представить, какой чудовищный провал нас ждёт в Челябинске.

Тот фестиваль отличался от рижского настолько, насколько Челябинск отличается от Риги. То есть абсолютно.

Никакой красивой или некрасивой программы нам не дали. Её не отпечатали. В Ригу на фестиваль были собраны представители старой школы из тихих и старых прибалтийских городов. В Челябинск приехали друзья и близкие «Проспекту» по духу матёрые клоуны. В Риге царил скучный, строгий порядок и всё проходило по расписанию. В Челябинске царил хаос.

И главное! В Риге председателем жюри была Елена Викторовна Маркова из Питера, а в Челябинске Илья Григорьевич Рутберг из Москвы.

Мы с Сергеем очень быстро поняли, что оказались не в своей тарелке.

В Челябинск в гости к театру «Проспект» съехались профессионалы. То есть собрались театры, ансамбли, группы артистов, которые жили за счёт того, что исполняли для публики. Они зарабатывали своими выступлениями на жизнь. Мы о таком ещё и не помышляли.

В Рижском фестивале участвовали исключительно те театры, в которых постоянную артистическую работу имели только руководители и педагоги. Остальные люди ходили на сцену исключительно по зову сердца и бескорыстно. Театр «Ригас пантомима» получал государственное финансирование и свою сцену. Его актёры играли и выступали, потому что этого хотели, и могли себе позволить после работы или учёбы спешить на репетиции. Такой театр имел возможность делать бесконечно скучные, длинные представления, выпуская на сцену по сорок человек вместе.

Те, кто приехал в Челябинск, любили выступать, им нравился их образ жизни, и они другого не желали. Но они хотели зарабатывать выступлениями. Они изо всех сил старались сделать своё артистическое существование делом, которое могло бы их прокормить. Эти люди не могли позволить себе роскошь быть скучными или хотя бы серьёзными. Они были жёстко настроены развлекать.

Единственно, почему те, кто попал в программу фестиваля в Челябинске, могли называть себя пантомимой, – это потому что они на сцене не разговаривали.