Одна жизнь – два мира - Нина Алексеева

— Нам бы их до своих границ погнать, отвоевать свою родную землю, а потом черт с ними, свою жизнь налаживать начнем, — вставил Василий.

Но главное, все были уверены, крепко уверены в том, что «фрицев» мы все-таки выгоним.

И вдруг все 15 человек появились радостные, как именинники, оказывается, приятные новости стали поступать отовсюду.

Дела нашего Южного фронта шли к улучшению, 29 ноября 41 года, освободив Ростов-на-Дону, перешли в контрнаступление и погнали 1-ю немецко-фашистскую армию до самой реки Миус, и находившиеся в Морозовской войска тоже с часу на час ожидали распоряжения двинуться вперед, обратно в Ростов-на-Дону.

Под Москвой наши войска так же отбросили немцев от Москвы, где они находились в 27 километрах от центра столицы, и где стремились «расположиться на зимних квартирах», и 5 декабря 1941 года даже пошли в контрнаступление.

Эти свежие сообщения были не просто сообщения, это были прямо героические достижения после бесконечных утверждений о непобедимости немецких войск, они приподняли настроение у всех, так как это значило, что немцы могут не только наступать, а также могут и отступать под давлением нашей Красной армии.

С утра мы уже настроились празднично, решили искупаться. Задача эта была нелегкая, так как на всех было одно-единственное ведро, две кастрюли, — все наше незатейливое имущество. Нам же надо было натаскать ледяной воды из колодца и плюс разделить микроскопический кусочек мыла на всех.

С наступлением холодов купанье стало редкой роскошью. Летом грели воду на солнце, но зимой надо было расходовать драгоценное топливо.

После ужина стало шумно, весело. Дети долго резвились вокруг нас. Володюшка, взобравшись на стул, взял кружку в руки и, подражая взрослым, произнес тост: «Ну что ж выпьем, грохнем по махонькой!» что привело всех в дикий восторг. Мы с трудом уложили их спать.

В этот вечер решили потанцевать. Ребята притащили патефон и несколько патефонных пластинок, вывезенных еще из Бендер. В кухне устроили танцевальный клуб, сложили в сторону кухонную утварь, притащили откуда-то дрова, затопили печь, керосиновая лампа без стекла, освещая наше торжество, больше дымила, чем светила. В этот вечер всем было уютно, тепло и весело. На дворе бесновалась вьюга, бросая снег, как песок, в окна и с визгом гоняясь вокруг дома.

Мама даже печенье испекла по поводу этого торжественного случая и устроила нам чай с печеньем. Все были растроганы ее вниманием и на несколько минут даже притихли, устремив свои глаза на праздничный домашний стол, на котором вместо стаканов и чашек красовались походные военные кружки.

Олег поставил пластинку под названием «Калифорнийский апельсин». Откуда она у него взялась, он сам не знал, и чудные звуки, сочные и жаркие, как синее небо Калифорнии, полились в этой необычной военной обстановке. Я больше нигде и никогда не слышала эту пластинку, и все, у кого я спрашивала, понятия не имели, что такая существует.

Всем было очень весело, много пели, у многих были очень хорошие голоса. И глядя на милые веселые лица этих молодых, здоровых, для кого-то самых дорогих людей, больно было думать, что ждет их впереди. Мне казалось, что у каждого из них была одна и та же мысль: сегодня нам весело, а что будет завтра?

В этих диких условиях войны люди быстро и крепко влюблялись, и наш милый красавец Олег Андреевич во время танца вдруг трогательно объяснился мне в любви. Я его нежно поцеловала, он был на два года моложе меня, и я относилась к нему, как к брату. Он быстро выбежал из комнаты, за ним побежал Виктор, вернувшись, сказал: «Олег плачет».

— Вы знаете, товарищи я не боюсь и готов погибнуть, если моя смерть поможет осчастливить нашу жизнь. Но я все-таки хотел бы остаться в живых, чтобы напоминать всем, чтобы не забывали, ради чего погибли миллионы наших лучших товарищей, — как будто угадывая мысли всех нас, вслух произнес Николай.

Рано утром все расквартированные в Морозовской войска, грустно отступавшие, когда немцы заняли Ростов-на-Дону, вдруг возбужденно и радостно, с надеждой и уверенностью, что им улыбнулась фортуна, трогательно и бодро уходя на запад, прощались с нами. Была глубокая уверенность в том, что теперь они будут гнать врага только на запад и что немцы обратно никогда не пойдут.

Мы стояли у обочины дороги, мимо нас проезжали машины, милые веселые ребята, соскочив с машин, подбегали к нам обнимали, целовали, обещали на прощание: «Ну, теперь мы их погоним!». Мы желали им скорой победы и скорого возвращения. Все они были уверены в том, что все будет в порядке и что мы встретимся и отпразднуем нашу победу. Кто из этих прекрасных людей остался жив, не знаю, но тогда они были полны надежды и веры в нашу победу.

Эти первые большие победы, одержанные нашими войсками над немецко-фашистскими оккупантами, уничтожили иллюзию о непобедимости немецко-фашистских армий и окрылили нас настолько, что мы были уверены, что немцы обратно уже не сунутся.

Трудно даже представить и понять сейчас, что двигало человеком, который просился в армию, на фронт. Это можно понять только в той ситуации, когда кругом тебя идет война, и ты вдруг оказываешься как будто невостребованным и не можешь сидеть и смотреть, сложа руки, на все, что происходит вокруг тебя, и тебе кажется, что от твоего присутствия и многих таких, как ты, что-то там, на фронте, может измениться к лучшему. А чем можно объяснить, что человек, не успев выписаться из госпиталя после первого, второго и третьего ранения, как мой брат и многие, многие другие, снова и снова бросались в этот ад на фронт.

Мы вместе с Кириллом пошли в военкомат с просьбой взять нас в армию, нам ответили, что они не могут удовлетворить нашу просьбу, так как мы имеем статус комсостава в запасе. Они могут только дать нам направление и отправить нас в распоряжение московского военного округа по месту жительства.

Наш институт был в какой-то степени военизированный. «Военное дело», как мы говорили, то есть военные предметы, преподавал нам пожилой генерал-артиллерист старой военной школы, прошедший Первую мировую войну. Даже помню, как однажды он вошел в класс и громко произнес:

— Здравствуйте, господа, — и быстро поправился, — товарищи.

Все мы сделали вид, что не заметили его ошибки, но это явно говорило о том, насколько близко в те годы было еще прошлое. Каждый факультет нашего института обязан был изучать один какой-то вид военного дела. Нашему факультету досталась артиллерия, мы усиленно изучали траектории полета снарядов. Молодые ребята призывного возраста проходили какую-то летнюю военную подготовку, и мы даже должны были на последнем курсе защитить какую-то диссертацию по военному делу. Значит, мы уже числились в каком-то ранге комсостава.

Мы быстро приняли решение немедленно отправиться в Москву. Как только доберемся туда и выясним свое положение, один из нас сразу поедет за детьми и мамой, а пока что они оставались в очень хорошем и, как тогда нам казалось, надежном месте. У замечательных людей дяди Яши и Эмилии Филипповны, которые крепко полюбили наших детей и маму и которые так долго воевали за них с Иваном Ивановичем и его супругой, так как и те хотели забрать их к себе.