Ноктюрны (сборник) - Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк
Шрифт:
Интервал:
– Ах, какие пустяки!.. – весело ответила она. – Ты, просто, преувеличиваешь. Не первый год живу по отсрочкам, да и не я одна.
И он облегченно вздохнул, глядя на это детское лицо. Конечно, пустяки, когда нужно думать о главном, что придет не сегодня-завтра. Он сразу успокоился и повеселел. Вообще, ему часто приходилось советоваться с женой, и это даже вошло в привычку. У нее было какое-то чутье в отношении в людям, которых она даже не видела ни разу. Во многих случаях она оказалась гораздо дальновиднее мужа, и он, решаясь на что-нибудь, мысленно советовался с ней: а что сказала бы Надя?
VII
Роковой момент наступил совершенно неожиданно, как все роковое. Ведь столько времени они ждали наступления его, и все-таки оба испугались. Это случилось как раз во время обеда. Надя побледнела и уронила нож. Лицо сразу потеряло все краски, глаза округлились, побелевшие губы сжались.
– Аркаша, милый… начинается.
Он это видел, чувствовал и понимал без слов. Да, начиналось то, что заставляет бледнеть и теряться самых мужественных людей. Страстная жалость охватила его, та бессильная жалость, которая хватается слабеющими руками за соломинку. Он наклонился к ней, поцеловал этот похолодевший лоб и помог ей подняться. Она, опираясь за его руку, сделала несколько шагов по комнате.
– Аркаша, мне страшно…
– Милочка… родная…
Но первая схватка прошла, и Надя сразу повеселела. Она кончила свой обед с веселым лицом и проговорила, вытирая рот салфеткой:
– Вот и пообедала в последний раз…
Боже мой, сколько жестокой правды было в этой случайной фразе, и сколько тысяч раз потом Аркадий Васильич повторял ее про себя! А тут он даже рассердился, глупо и несправедливо рассердился: для чего говорить такие нелепости – «в последний раз»?.. Он что-то ворчал, а она только смотрела на него такими испуганными, покорными глазами, полная физических страданий! И это были последние минуты короткого счастья, нет – последние мгновения. Впоследствии он тысячу тысяч раз раскаялся в этой ничтожной сцене, плакал и зубами рвал подушку. Последние мгновенья… Как глупо и как жестоко несправедливо складывается наша жизнь, состоящая из таких мелочей и пустяков! Его убили вот эта ее покорность и детский взгляд.
Дальше события полетели с быстротой ветра. Раньше он часто думал: ведь нужно пережить только несколько тяжелых дней, может быть несколько часов, и все устроится. У каждого есть такие дни, и нужно уметь с твердостью их переносить. Вот они наступили, эти несколько дней… Вот и Надя лежит в постели с лихорадочным взглядом, с запекшимися губами, с застывшим лицом, по которому молнией пробегает болевая судорога. Неужели это она, его Надя, его голубка, его счастье?.. Потом она поднималась и переходила на диван, а отсюда – обратно на кровать. Щемящая тоска вдруг охватила Аркадия Васильича, и он почувствовал, как его оставляет самообладание.
– Надя, я схожу за акушеркой…
– Нет, не нужно… Ведь ты знаешь, как все должно быть, Аркаша…
– Да… да… Я несколько раз принимал детей… Прежде всего: терпение.
Какие глупые слова иногда говорит язык: терпение!.. Ведь это не более, как глупое слово, а он его повторял столько раз. Терпение, когда человек, живой человек превращается в одно больное место, когда сознание гаснет, когда душу леденит смертельный страх… Да, он все это чувствовал, когда его шею обвивала холодная маленькая ручка, такая беспомощная и страдающая. Что же это такое?.. Ничего не нужно, только не было бы этих страшных мук… Да, ничего. Аркадий Васильич с какой-то ненавистью подумал о страстно ожидаемом ребенке – ничего не нужно, только прекратились бы эти страдания. У него кружилась голова, навертывались слезы, горло точно сдавливалось какой-то рукой.
Главное неудобство, какое выступило с особенной рельефностью, заключалось в том, что «не было женщины», а она сейчас особенно была необходима. Знакомств никаких молодая чета не успела сделать, да и Надя была так скупа на знакомства, особенно с женщинами. С трудом переводя дух, она повторяла несколько раз:
– Аркаша, у других есть матери… старшие сестры, а у меня никого… ах, как это тяжело, Аркаша!
– Горлинка, не нужно падать духом!..
– Знаю, знаю… Аркаша, поставь вот сюда образок. Это благословение моей матери… Я буду молиться общей нашей Матери.
Религиозные моменты проявлялись и раньше, но в полусознательной форме, а теперь запекшиеся губы повторяли по старой памяти молитвы, усвоенные еще в детстве. И в полузакрытых глаз выдавилась слезинка и украдкой пробежала по мертвенно-бледной щеке… Аркадий Васильич чувствовал, как в ее больном мозгу проходит черной тенью отцовское проклятие, – положим, сумасшедший старик находился, в момент проклятия, в состоянии невменяемости, но именно теперь оно отзывалось ненужной тяжестью, вызывая эти горькие молчаливые слезы.
В одну из самых горьких минут, именно ночью, явилась неожиданная помощь в лице кухарки Агафьи. Аркадий Васильич удивился, когда увидел ее в кухне.
– Что вам нужно? – сухо спросил он, оглядывая ее с ног до головы.
– А вот это самое… – грубо ответила Агафья. – Может, в аптеку нужно, либо што, так я, значит, живой рукой… Барыня прислала, потому как она у окна торчит с самого обеда… Известно: барыня. Поди, грит, в жильцам, может што нужно.
– Ничего не нужно, и вы можете идти домой.
В сущности, Аркадий Васильич ничего не понял: какая барыня стоит у окна? Зачем она стоит? Для чего явилась эта баба, наконец?.. Он еще больше удивился, когда в следующий момент увидел Агафью у постели больной. Эта баба оправляла белье, совалась по комнате и вообще проявляла желание быть полезной. Надя открыла глаза и сморщилась. Ей было неприятно видеть чужое лицо, а затем существует народное поверье, что при постороннем глазе роды труднее. Аркадий Васильич отвел Агафью в следующую комнату и посоветовал ей уходить самым решительным образом.
– Да ты в уме ли, барин? – удивилась в свою очередь Агафья. – Таковское ли это дело, чтобы мужчина один управился… Фершал-то ты фершал, а лучше бы баушку пригласить. Она бы поправила, а то в баню сводила бы. Да с кем я говорю-то о таких делах?.. Разе ты можешь што понимать по нашей женской части!
Аркадий Васильич молча взял Агафью за руку и довольно невежливо выпроводил ее и дверь затворил за ней на крючок. Агафья защищалась отчаянно и несколько раз успела толкнуть сердитого барина локтем. Очутившись на крыльце, она погрозила всему флигелю кулаком. Потом Агафья отправилась с докладом к барыне, занимавшей свой наблюдательный пост.
– Ну что, Агафья?..
– В шею выгнал, вот што. Оглашенный какой-то!.. А она, голубушка, лежит белая-белая, краше в гроб кладут… И красивая такая: патрет.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!