Краем глаза - Дин Кунц

Он погасил фонарь, застыл в кромешной тьме, привалившись к стенке контейнера, потому что иначе ноги скользили по влажным от конденсата пластиковым мешкам.

Если шаги и были, то они стихли в тот самый момент, когда Младший замер, чтобы получше расслышать их. Несмотря на гулкие удары сердца, он бы смог услышать любой посторонний звук. Но туман глушил все вокруг.

Чем дольше прислушивался Младший, беззвучно дыша широко раскрытым ртом, тем больше укреплялся в мысли, что к контейнеру кто-то приближается. И вскоре он уже практически не сомневался в том, что кто-то стоит рядом с контейнером, склонив голову, тоже дыша ртом, прислушиваясь к Младшему точно так же, как Младший прислушивался к движениям незнакомца.

Что, если…

Нет. Он не собирался поддаться панике. Да, но что, если…

Сослагательное наклонение, конечно же, предназначено для младенцев, Цезарь Зедд убедительно это доказал, но Младшему все равно не удавалось побороть сомнения.

Что, если упрямый, эгоистичный, жадный, злобный призрак Томаса Ванадия, который чуть раньше, при свете дня, гнался за Младшим в другом проулке, сейчас, уже ночью, которая для призраков что дом родной, последовал за ним в этот проулок? Что, если в этот самый момент мерзкий призрак стоит у контейнера? Что, если он опустит обе половинки крышки и загонит в проушины стержень? Что, если Младший окажется в ловушке с задушенным им Недди Гнатиком? Что, если фонарик не включится, когда он нажмет на кнопку, и из тьмы раздастся голос Недди: «Есть у кого-нибудь из дорогих гостей особые пожелания?»

Красный восход — к шторму, красный закат — к хорошей погоде.

В сумерки этого январского дня, когда Мария Гонзалез ехала по Прибрежной автостраде на юг от Ньюпорт-Бич, все любители хорошей погоды могли тянуться к бутылкам, чтобы отпраздновать закат, предвещающий отменную погоду: горизонт — зрелые вишни, над головой — яркие апельсины, на востоке — темный пурпур.

Да только Барти, который ехал на заднем сиденье рядом с Агнес, не мог любоваться всем этим великолепием. Не мог он видеть, как багряное небо разглядывало свое лицо в зеркале океана, не мог видеть полыхавшие румянцем волны, не мог видеть, как пелена ночи медленно гасит костер небес.

Агнес подумывала о том, чтобы описать великолепный закат слепому ребенку, но колебания переросли в нежелание, и к тому времени, когда на небе загорелись звезды, она так и не сказала ни слова о том, как завершился этот длинный день. Во-первых, она волновалась, что не сможет подобрать достойных слов и только смажет память о тех закатах, которые видел Барти. А во-вторых, и эта причина была главной, она боялась, что ее рассказ напомнит ему обо всем, чего он лишился.

Последние десять дней выдались самыми трудными в ее жизни, труднее тех, что последовали за смертью Джоя. Тогда, пусть она потеряла и мужа, и нежного любовника, и самого близкого друга, при ней остались непоколебимая вера, новорожденный сын и ожидающее его будущее. Ее дорогой мальчик по-прежнему оставался при ней, пусть и будущее его не казалось таким светлым, сохранялась и вера, хотя Агнес не находила в ней того утешения, как прежде.

Барти выписали из больницы Хога с задержкой, причиной послужила легкая инфекция, а потом он провел три дня в реабилитационной клинике Ньюпорта. Реабилитация сводилась в основном к обретению навыков ориентирования в новом темном мире, поскольку утерянная функция организма не восстанавливалась ни специальными упражнениями, ни терапией.

Обычно трехлетнего ребенка полагали слишком маленьким для того, чтобы учить его пользоваться тростью для слепых, но Барти был необычным ребенком. Не нашлось для него и подходящей тросточки, поэтому начинал он с деревянной линейки, которую укоротили до двадцати шести дюймов. Но в последний день Барти получил настоящую трость, белую, с черным набалдашником, при виде которой из глаз Агнес брызнули слезы, хотя она думала, что готова к выполнению миссии, которую возложила на нее судьба.

Трехлеток не учили шрифту Брайля, но и здесь для Барти сделали исключение. Агнес договорилась о том, что с ним проведут несколько циклов занятий, хотя и подозревала, что он освоит шрифт и научится им пользоваться за одно-два занятия.

Заказали ему и искусственные глаза. И вскоре им предстояло приехать в Ньюпорт-Бич для третьей примерки протезов. Изготовляли их совсем не из стекла, как думали многие, и они представляли собой подогнанные в размер вкладыши из тонкого пластика, которые устанавливались под веки в каверны, оставшиеся после удаления глаз. На внутренней поверхности прозрачной искусственной роговой оболочки вручную, очень точно рисовалась радужка, и движение глазных протезов могло быть обеспечено за счет контакта движущих глаз мышц со слизистой оболочкой глаза.

И хотя образцы протезов произвели на Агнес сильное впечатление, у нее не было ни малейшей надежды на то, что удастся воссоздать удивительные изумрудно-сапфировые глаза Барти. Пусть художник знал свое дело, эти радужные оболочки рисовали руки человека — не бога.

Сейчас же Барти ехал с веками, запавшими в пустые глазницы, глаза его под темными очками прикрывали повязки. Рядом с ним, прислоненная к сиденью, стояла трость. Его словно одели для исполнения роли в достойной Диккенса пьесе о детских страданиях.

Днем раньше Джейкоб и Эдом уехали в Брайт-Бич, чтобы подготовить дом к прибытию Барти. И уже сбегали с заднего крыльца и спешили к автомобилю, когда Мария, по подъездной дорожке объехав дом, остановила его у гаража.

Джейкоб собрался нести багаж, Эдом заявил, что понесет Барти. Мальчик, однако, настоял на том, что сам дойдет до дома.

— Но, Барти, уже темно, — обеспокоился Эдом.

— Разумеется, темно, — ответил Барти. И, почувствовав ужас, охвативший взрослых от его слов, добавил: — А я подумал, что это неплохая шутка.

Сопровождаемый держащимися в паре шагов позади матерью, дядьями и Марией, Барти двинулся по подъездной дорожке, не прибегая к помощи трости. Правой ногой шел по бетону, левая — по траве. Нашел выбоину, которую, должно быть, искал. Остановился, повернулся лицом на север, задумался, потом указал на запад.

— Дуб там.

— Совершенно верно, — подтвердила Агнес.

Зная местоположение дуба, мальчик сумел определить, где находится заднее крыльцо. Указал на него тростью, которую ранее не использовал.

— Крыльцо?

— Да, — ответила Агнес.

Без заминки и спешки мальчик направился к крыльцу через лужайку. Агнес знала, что ей с закрытыми глазами по такой прямой не пройти.

— И что же нам делать? — прошептал рядом с ней Джейкоб.

— Не мешать ему, — посоветовала она. — Пусть остается Барти.

Ровным шагом Барти прошел под темными ветвями дуба. Когда решил, что крыльцо неподалеку, выставил вперед трость. Через два шага она ткнулась в нижнюю ступеньку.

Он нащупал перила. Пусть и не с первой попытки. Держась за них, поднялся по лестнице.