По воле судьбы - Колин Маккалоу

— И это тоже ерунда, дядя. Ты напоминаешь мне жену Скаптия, которая квохчет над своими детьми, превращая их в ипохондриков. Пятно на коже — зараза, головная боль — что-то страшное внутри черепа, спазмы в желудке — пищевое отравление или летняя лихорадка. Наконец эта заботливость довела до того, что один из ее отпрысков умер. Не от болезни, дядя, а от недосмотра. Она пялилась на рыночные прилавки, вместо того чтобы не спускать с него глаз. И мальчишка попал под колеса повозки.

— Ха! — презрительно усмехнулся Катон. — Интересная притча, племянник. Но ты уверен, что жена Скаптия не копия твоей собственной матери, которая сделала из тебя ипохондрика?

Печальные карие глаза опасно сверкнули. Брут резко повернулся и ушел. Но он пошел не домой. Он пошел к Порции.

Услышав рассказ о ссоре, та глубоко вздохнула и ударила кулаком по ладони.

— Брут, мой отец такой вспыльчивый. Пожалуйста, не обижайся! Он не хотел тебя оскорбить. Просто он сам такой… такой воинственный, что ли. Раз уж вонзил зубы, то ни за что не отпустит. Он одержим желанием стереть Цезаря в порошок.

— Я могу простить твоему отцу эту одержимость, Порция, но не его отвратительный догматизм! — возразил желчно Брут. — Боги свидетели, я не питаю к Цезарю ни уважения, ни любви, но все его теперешние действия — это попытка выжить. Безуспешная, надеюсь. Но чем он отличается от десятка других заносчивых себялюбцев? Никто из них не пошел на Рим. Возьми, к примеру, Луция Пизона, когда Сенат лишил его Македонии.

Порция изумленно посмотрела на родича.

— Брут, это же несравнимые вещи! Ты хорошо разбираешься в бизнесе, но в политике — непроходимый тупица.

Разозлившись, Брут встал.

— Если ты всерьез так думаешь, Порция, то я ухожу! — огрызнулся он.

— О-о! — виновато простонала она, потом взяла его руку, приложила к своей щеке. Большие серые глаза увлажнились. — Прости меня! Не уходи! Останься!

Смягчившись, он отнял руку и сел.

— Ну хорошо. Но ты должна понять, Порция, что твои взгляды весьма однобоки. Ты и в голову не берешь, что твой отец может быть в чем-то неправ, хотя это с ним происходит частенько. Взять сегодняшнюю шумиху на Форуме. Все, что он делает, — это пугает людей, берет их за горло, и они ему верят! Между тем Цезарь ведет себя абсолютно нормально. Все затряслись, когда он перевел через Альпы три легиона. Но он перевел их по требованию Сената! И тут же отправил два из них в Капую. А твой отец всем говорит, что Цезарь скорее умрет, чем отдаст эти два легиона. Он неправ, Порция! Катон неправ! Цезарь лоялен к приказам Сената.

— Да, я согласна, папа склонен к преувеличениям, но не ссорься с ним, Брут. — Слеза упала на его руку. — Я не хочу, чтобы ты уезжал.

— Я уезжаю не завтра, — тихо произнес он. — К тому времени Бибул уже будет дома.

— Да, конечно, — равнодушно сказала она, потом вдруг просияла и хлопнула себя по коленям. — Что я покажу тебе, Брут! Я тут просматривала Фабия Пиктора и обнаружила серьезное историческое несоответствие. В той главке, где он обсуждает уход плебса на Авентин.

А, это уже нечто получше! Брут с удовольствием погрузился в изучение текста, хотя его больше занимало оживленное лицо Порции, чем чье-то мнение об уходе плебса на Авентин.

Но слухи все ширились и росли. К счастью, весна этого года, совпавшая с календарным летом, была очень мягкой. Лили дожди, пригревало солнышко, и как-то не верилось, что в Италийской Галлии притаился паук, готовый задушить Рим. Впрочем, простые граждане Рима так и не думали. Они обожали Цезаря, они считали, что в сложившейся ситуации повинен Сенат. И делали вывод, что все закончится хорошо, как всегда это бывает. Однако на влиятельных всадников восемнадцати старших центурий слухи действовали сильнее. Единственное, что их заботило, — это деньги, и малейший намек на гражданскую междоусобицу шевелил волосы на их загривках.

Группа банкиров — Бальб, Оппий, Рабирий Постум — неустанно трудилась, пытаясь заставить плутократов, подобных Титу Помпонию Аттику, понять, что отнюдь не в интересах Цезаря замышлять войну с Римом. Что Катон и Марцеллы ведут себя безответственно, приписывая Цезарю столь дикие настроения. Что они сами приносят больше вреда римской коммерции, чем любые действия Цезаря, которые он мог предпринять, чтобы защитить свою будущую карьеру и свое dignitas. Он — законопослушный человек и всегда был таким. С чего бы вдруг ему вздумалось нарушать конституцию? Катон и Марцеллы неустанно твердят, что он — враг всех республиканских завоеваний, но на чем это основывается? Ни на чем. Все выглядит так, будто они используют Цезаря как способ сделать Помпея диктатором. Разве это не Помпей позволил boni ставить под сомнение dignitas и репутацию Гая Юлия Цезаря? Разве не он стоял за всей этой заварушкой? Чьи мотивы более подозрительны — Цезаря или Помпея? Чье поведение в прошлом ясно демонстрировало стремление к власти — Цезаря или Помпея? Кто был реальной опасностью для Республики — Цезарь или Помпей? Ответ, говорила неутомимая маленькая группа, всегда напрашивается лишь один: Помпей.

А тот, отдыхая на своей неаполитанской вилле, неожиданно заболел. Причем, по слухам, серьезно. Мрачная Корнелия Метелла, встречавшая всадников и сенаторов, потекших к больному, твердо и ясно объясняла каждому, что положение мужа критическое, и давала всем поворот от ворот.

— Прошу прощения, Тит Помпоний, — сказала она Аттику, появившемуся едва ли не первым, — но доктора запретили визиты. Мой муж борется за жизнь и не может тратить силы на что-то еще.

— О-о, — округлил рот сильно обеспокоенный Аттик. — Нам очень нужен здоровый Гней Помпей, Корнелия!

На самом деле он не это хотел сказать. Его заботила вероятность того, что именно Помпей стоит во главе развязанной кампании с целью обвинить Цезаря в преступлении. Аттику, очень состоятельному и влиятельному человеку, нужно было объяснить Помпею, какой эффект на финансы произведет вся эта политическая клевета. К несчастью, Помпей ничего не смыслил в коммерции. У него был управляющий, которому он доверял. А тот вкладывал все деньги хозяина либо в банки, либо в земли. Обладай Помпей головой Брута, он уже давно бы унял этих boni, ибо их агитация отпугивала денежные поступления в Рим. А для Аттика как для крупного коммерсанта это был сущий кошмар. Денежки утекали, прятались в темноте, не высовывались на свет, не выполняли работу. Кто-то должен втолковать boni, что они опасно влияют на истинный источник жизненной силы Рима — финансы.

Но все кончилось тем, что он уехал ни с чем. Впрочем, как и все остальные.

А в это время Помпей прятался в глубине своей виллы, недосягаемый для чьих-либо глаз. Почему-то чем выше он поднимался, тем больше редели ряды его окружения. Сейчас, например, его единственным утешителем был Метелл Сципион. Он и одобрил решение зятя притвориться смертельно больным.

— Я должен знать, какое у народа мнение обо мне и как он ко мне относится, — сказал ему Помпей. — Нужен ли я им? Необходим ли я им? Любят ли они меня? Все ли еще я Первый Человек в Риме? Это высветит их настроения, Сципион. Я велел Корнелии составить список всех, кто придет справиться обо мне, и записать то, что они ей скажут. Это поможет мне узнать правду.