Жизнь графа Николая Румянцева. На службе Российскому трону - Виктор Васильевич Петелин

издал приказ, предписывающий наследнику председательствовать в Военном департаменте: «Сие делается за труды его в благодарность».

Павел I, ничего не подозревавший о том, что думает наследник престола, уверенный в преданности его идеям и реформам, 28 января 1798 года торжественно отметил рождение еще одного сына, которого назвали Михаилом, в тот же день он был назначен генерал-фельдцейхмейстером и шефом гвардейского артиллерийского батальона. Многие придворные даже не заметили, что императрица Мария Федоровна, несмотря на природную полноту модно и ярко одетая, всегда аккуратно подтянутая в талии, действительно ждала ребенка. Роды были тяжелыми, врачи посоветовали императору поберечь императрицу от следующей беременности. Павел I задумался. Николай, а потом, через полтора года, Михаил – такого количества наследников, пожалуй, в царской семье и не было.

Заботы императора Павла о реформах не утихали, все время что-то переделывалось, все время что-то реформировалось, – удачно или не совсем, это уже другой вопрос, – но придворные и министры были постоянно в заботах. «Гатчинцы» заполнили чуть ли не все сферы придворной и административной службы. Прежние царедворцы и сановники были недовольны. Обычно в таких случаях ссылались на авторитет фельдмаршала Суворова, раскритиковавшего как военную форму, так и новые порядки. Многочисленные источники свидетельствуют, что Суворову было тошно в Петербурге, придворный язык и вычурное обращение в Зимнем дворце были ему незнакомы, учиться этому у него охоты не было, к вечеру голова болела, где уж тут новые реформы было осваивать. По причине «многих ран и увечий» Суворов в послании к императору просит дать ему годичный отпуск. Но Павел знал слова Суворова о новом уставе армии как о «слепом русском переводе изъеденного молью манускрипта, найденного двадцать лет назад на руинах старого замка» и о том, что устав Фридриха Великого был хорош в свое время, но с тех пор прошло пятьдесят лет, а русской армии не следует идти проторенной дорогой. Этого император не простил фельдмаршалу: то, что он одобрил, не подлежит сомнению. Напоминая фельдмаршалу о том, что «обязанности службы препятствуют от оной отлучаться», Павел I все же принял отставку Суворова в связи с тем, что войны нет и в армии ему делать нечего. Но причины были гораздо глубже, чем это могло показаться на первый взгляд.

Графиня В.Н. Головина писала в своих «Записках»: «Во время коронации князь Репнин получил от графа Михаила Румянцева, служившего тогда в чине генерал-лейтенанта под командой фельдмаршала Суворова, письмо. Граф Михаил был самый ограниченный, но очень гордый человек и сверх того сплетник, не лучше старой бабы. Фельдмаршал обращался с ним по его заслугам: граф оскорбился и решил отомстить. Он написал князю Репнину, будто фельдмаршал волновал умы, и дал ему понять, что готовится бунт. Князь Репнин чувствовал всю ложность этого известия, но не мог отказать себе в удовольствии выслужиться и повредить фельдмаршалу, заслугам которого он завидовал. Поэтому он сообщил о письме графа Румянцева графу Ростопчину. Этот последний представил ему, насколько опасно возбуждать резкий характер императора. Доводы его не произвели, однако, никакого впечатления на Репнина, он сам доложил письмо Румянцева его величеству, и Суворов подвергся ссылке».

12 февраля 1798 года император Павел I вызвал флигель-адъютанта князя А.И. Горчакова, племянника Суворова, и сказал:

– Поезжайте, князь, к графу Суворову, скажите ему от меня, что, если было что от него мне, я сего не помню; может он ехать сюда, где, надеюсь, не будет подавать повода своим поведением к нынешнему недоразумению.

Вскоре Суворов прибыл в Петербург и был принят императором. Больше часа разговаривали император и фельдмаршал. А о главном – ни слова. Наконец император не выдержал, снова вызвал флигель-адъютанта князя Горчакова.

– Что значит все это? – раздраженно заговорил Павел Петрович и, перебивая смущенного князя, продолжал: – Я говорю ему об услугах, которые он может оказать отечеству, веду к тому, чтоб он попросился на службу, а он в ответ рассказывает мне о штурме Измаила. Я слушаю, пока он кончит, снова навожу разговор на свое, гляжу, а мы опять в Очакове либо в Варшаве. Извольте, сударь, ехать к нему и просить объяснений сих действий и как можно скорее везите ответ, до тех пор я за стол не сяду.

Флигель-адъютант Горчаков метался от императора к фельдмаршалу, от фельдмаршала к императору, но стороны так ни о чем и не договорились. Суворов вернулся в село Кончанское, в котором прожил почти год.

Вскоре после этого произошло событие, которое надолго омрачило жизнь Зимнего дворца. Барон Аракчеев, о котором сложилось впечатление как о незаметной фигуре, как об искусном муштровальщике новобранцев, неожиданно оказался в центре событий. Однажды он во время обучения пришел в такую ярость, что, кроме отборнейшей брани, влепил молодому колонновожатому пощечину. В начале января 1798 года барон Аракчеев разразился бурной бранью и по адресу подполковника Лена, сподвижника Суворова и георгиевского кавалера. Подполковник Лен попытался встретиться с Аракчеевым, но безуспешно, его не приняли. Написав письмо барону Аракчееву, подполконик Лен застрелился. Эта печальная весть стала известна императору, как и обстоятельства, сопутствующие самоубийству. Прочитав письмо Лена барону Аракчееву, император Павел I под напором близких придворных уволил Аракчеева в отпуск для излечения, барон тут же уехал в село Грузино, а на его место генерал-квартирмейстера был назначен генерал-лейтенант Герман. 18 марта 1798 года последовал приказ императора об увольнении генерал-майора Алексея Аракчеева со службы, но с присвоением ему следующего чина – генерал-лейтенанта. Но Аракчеев в селе Грузино не остался забыт. Великий князь Александр Павлович писал Аракчееву 7 мая 1798 года: «Душевно бы желал тебя увидеть и сказать тебе изустно, что я такой же тебе верный друг, как и прежде. Признаюсь, однако же, что я виноват перед тобою и что давно к тебе не писал; но, ей-богу, от того произошло, что я не имел ни минуты для сего времени, и я надеюсь, что ты довольно меня коротко знаешь, чтобы мог усомниться обо мне. Если ты сие сделал, то по чести согрешил и крайне меня обидел, но я надеюсь, что сего не было. Прощай, друг мой! Не забудь меня и пиши ко мне, чем ты меня крайне одолжишь. Так же поболее смотри за своим здоровьем, которое, я надеюсь, поправится; по крайней мере, желаю оного от всего сердца и остаюсь навек твой верный друг».

Вскоре барон Аракчеев вернулся к своим обязанностям.

Император Павел I, вполне довольный обстоятельствами семейной жизни, красотой и обаянием императрицы Марии Федоровны, которая чуть ли не ежегодно рожала сыновей и дочерей, довольный и тем, что императрица, по совету своей матушки из Вюртемберга,