Восточная стратегия. Офицерский гамбит - Валентин Бадрак

– Устраивает, – быстро согласился Артеменко, – скажите, в котором часу приехать, с кем созвониться.

– Иван Ильич вам расскажет, до встречи, – он кивнул на своего человека, и рукопожатие состоялось, после чего он быстрым шагом пошел к выходу. Журналистка, не теряя надежды, ринулась за ним. Артеменко, глядя ему вслед, почти равнодушно зафиксировал, что выглядит этот бойкий директор лет на пятнадцать-двадцать моложе, чем записано в паспорте. А может быть, проскочила у него в голове озорная мысль, ему просто нравится эта игра в догонялки…

Встреча состоялась, как и было обещано. Артеменко по рекомендации Центра привез несколько схем взаимодействия, которые действительно могли оказаться в зоне интересов украинского бизнесмена. Они преимущественно включали достижение договоренностей между ним как владельцем предприятия и российской властью, которая, в свою очередь, намеревалась согласовывать свои действия с новой украинской властью. В рамках различных схем Бурченко мог претендовать на получение в управление всего громадного сегмента по производству технологически сложных систем в Украине, если только согласился бы содействовать его интеграции в еще больший по масштабам российский сегмент. Артеменко рассчитал верно: что бы там Бурченко ни заявлял о рыночной экономике, а связанная российским рынком промышленность все равно будет зависеть от российской, которая управляется в ручном режиме. И «красный» директор, когда-то живший по законам советского Госплана, прекрасно осознавал это. Предлагаемых схем было много, они были разные и вовсе не казались фантастическими – в том случае, если к власти в Украине придет человек, лояльный к России. А оба собеседника знали, что именно таким будет новый лидер нации, если только небесные молнии Перуна не изменят магнитное поле этой околдованной новыми технологиями земли. Артеменко не очень заботился в тот момент о реальных договоренностях, ему важно было закрепить личный контакт с крупным промышленником. Во-первых, это были переговоры государства с частным бизнесом, причем параллельные тем, которые много лет вели от имени российского государства промышленники – визави Бурченко. То есть в случае успешности первых шагов вести эти переговоры все равно будут совсем другие люди, обладающие иной компетенцией, полномочиями и статусом. А во-вторых, это был тот случай, когда даже проверенный аналитический ум Артеменко не мог точно указать ему, какой путь для украинских предприятий лучше. По привычке сказав себе перед переговорами сакраментальное «Ввяжемся в бой, а дальше посмотрим», он в самом деле надеялся разобраться по ходу переговоров. Ради выполнения этой задачи он хотел блеснуть знанием обстановки, поведав, что Москва имеет возможность не только увеличить заказы на целый перечень продукции – Артеменко вручил емкий, набранный еще в Москве список, – но и способна повлиять… Тут он детально перечислил промышленные объекты на территории Украины и условия содействия «весомых людей в России» по вовлечению предприятия Бурченко в крупные оборонные проекты, которые будут организовываться в интересах России. Излагая детали и отчаянно блефуя подробностями, Артеменко проявил верх искусства. Судя по реакции директора, не имело никакого значения, что речь пока шла всего лишь о моделировании ситуации на тот случай, если через несколько месяцев звезды сложат затейливый узор в пользу их общего политического фаворита.

– Вы, Анатолий Георгиевич, не можете не принимать во внимание, что, скажем, создавать новый агрегат для известных вам оборонных систем российская сторона станет только на собственном или полностью подконтрольном, то есть прогнозируемом предприятии. Именно от уровня интеграции в российский холдинг будет зависеть объем производства, размещаемого на вашем предприятии, – завершил Артеменко свою презентацию проектов.

Эффективный менеджер Бурченко поигрывал с государством по многим причинам. Ему нужны были преференции на рынке, он нуждался в модернизации производственных линий, наконец, он не исключал вхождения во власть и занятия пухлого, скрипящего мягкой кожей менеджерского кресла, из которого он мог бы обеспечивать более чем уверенное будущее для собственного завода, влияя в то же время на всю промышленную политику страны. Когда Артеменко изложил предложения, то вполне сумел оценить деловую хватку своего собеседника. Тот без колебаний отбрасывал всякие теории, будучи человеком действия, презирая любые абстракции, мгновенно схватывая и оценивая перспективы с их рисками и открывающимися новыми возможностями, соглашаясь на тот или иной проект лишь после основательного его изучения и титульных расчетов. Но он был не просто умным хозяйственником, но и великолепным знатоком политической конъюнктуры. У него был такой нюх на прибыль, которому позавидовала бы хорошо обученная на поиск овчарка. И все-таки не это более всего поразило Артеменко. А тот космополитизм Бурченко, который делал его подлинным хозяином ситуации, истинным жителем своей страны и человеком всей планеты одновременно. Нежелание поступаться своими интересами настолько подкупало офицера военной разведки, что он забыл даже о том, что жесткая позиция промышленника может свести к нулю продвижение российских интересов на этом участке. Как только речь зашла о возможной интеграции предприятия в российские структуры, Бурченко стал непробиваемым, как камень. Его голос грохотал громко и властно, как у человека, который привык полностью контролировать ситуацию.

– Вы запомните раз и навсегда и передайте вашему руководству – я жил и живу по законам рынка, акции моего предприятия выставляются на лондонской бирже. Я никогда не пойду на условия, при которых взамен на мое личное обогащение предприятие будет поглощено. Если бы это был государственный завод, между нами, славянами, привыкшими к коррупции, мог бы состояться предметный разговор. Но не в этом случае. Я – хозяин этого предприятия! У меня тридцать тысяч людей, которые мне верят и в которых верю я. Это капитал в том числе, он был создан не за один день. Я в страну не очень верю, но верю в способность хозяина обеспечить условия роста на отдельно взятой стройплощадке. И вот если таких хозяев достаточно, то можно говорить и об успехе страны. Я вашим коллегам сказал: хотят приобрести акции завода, пусть покупают – по рыночным ценам. А что касается технологии, то, поверьте мне, ваши предприятия годами их не освоят, сколько бы государство ни жертвовало нефтедолларов. И знаете почему? Потому что в самой России слишком много хозяев, и слишком многие настроены на дерибан! И еще потому, что хозяев цари недолюбливают.

Чем дальше они говорили, тем более непримиримым и несговорчивым становился Бурченко. Артеменко, даже понимая, что ему не расшатать устойчивой позиции своего визави, снова ощущал гордость за сильный характер этого украинца. В сущности, тот не обладал сугубо национальным характером, потому что являл собой тип закаленного ветрами чисток и притеснений советского человека. Но этот советский человек, тем не менее, был украинцем по происхождению и внутренней сути. Украинцем, прожившим всю жизнь тут, создавшим успешное производство, делиться которым не желал ни с тем, ни с другим государством. Правда, подумал Артеменко, будь он столь несговорчивым россиянином, судьба его могла бы сложиться и не столь феноменально – в России, в самом деле, нельзя быть полностью независимым. Хотя бы из осторожности инстинкт самосохранения вынуждает занижать планку даже приближенных к телу.