Восточная стратегия. Офицерский гамбит - Валентин Бадрак

– Подарок наших милитаристов. Это работа известного современного мастера, с такой же фамилией, как у не менее известного отечественного олигарха.

Артеменко не стал справляться об имени творца, но про себя машинально зафиксировал, что промышленник скульптора поставил гораздо выше миллионера.

Итак, политика деструктивна по своей внутренней природе, размышлял Артеменко, подводя итоги встречи по привычке в постели перед сном. Что ж, он и раньше об этом догадывался. Пусть не был уверен абсолютно, но интуитивно чувствовал. Разумеется, и разведка, обслуживающая политику, тоже деструктивна. Ну и что из этого следует? Да ничего, все это он знал и раньше, просто не думал об этом вот так конкретно. Но он не подозревал, что эра деструктивно сильной политики сменилась эрой деструктивной мягкости. Они, эти новые политики, – вроде бы не филистеры. Но явно и не великие люди. Обладатели среднестатического, нереактивного интеллекта, носители невыразительного, мутного сознания, слишком гибкие в публичной деятельности и личной жизни. И вот на этих средних людей он работает! Уму непостижимо! Манекены – выразители желаний определенной части влиятельных людей, реже – части населения страны. Люди-фантомы, завладевшие средствами массовой информации, занимают теперь то срединное положение, которое позволяет при помощи отработанных манипуляций с массовым сознанием и определенных ресурсов с максимальной легкостью влиять на обывателя. Делать его податливым, как пластилин, в стратегических вопросах идеологии и ценностной ориентации. Оперировать его страхами и инстинктами. Причем так, чтобы создавалось впечатление, что решения принимает он сам, этот существенно поглупевший, основательно заблудившийся, обыкновенный, никуда не стремящийся житель XXI века. А борьбу вывести на тактический уровень… Потому-то парад средних, даже, пожалуй, в чем-то блеклых личностей всех устраивает. Калейдоскоп ложных стереотипов, блестящих фетишей и искусно выполненных подделок, выдаваемых за ценности, вполне сходит с рук. И будет сходить до тех пор, пока совместные усилия, помноженные на технологии, позволят противостоять варварству, которое тоже основательно видоизменилось, окрепло, притаилось, стало более маневренным, более ядовитым и более замаскированным.

Артеменко явно был смущен потоком новых, совершенно несвойственных ему мыслей. У него появилось еще больше вопросов без ответов, чем было раньше. Так что же он тут делает, почему он до сих пор здесь и выполняет работу чистильщика? Космополит Бурченко пробудил в нем какие-то новые сомнения, беспокойство иного толка. Алексею Сергеевичу казалось, что он недалек от прозрения. И в то же время глубоко внутри у него нарастало беспокойство – ему мерещилось, будто что-то нехорошее, неудержимое, как цунами, должно произойти в его жизни. Не обязательно с ним, но с его участием, и непременно повлиять на его жизнь. Где-то в этом загадочном витраже место и его божков, думал он. Просто тут, в Евразии, с ее непостижимой, примитивной верой в добрых царей, все перевернуто. Чтобы не сказать – извращено. Это и есть новые технологии в действии. Горбачев был вроде не хлипкий, но его готовность признать ценность человеческой жизни сблизила его с Западом, зато ускорила внутренний распад империи. Ельцин, внешне упругий и крепкий, оказался на поверку хрупким. Немного поиграл и принял облик веселого, задиристого, непредсказуемого до глупости царя. Он и не пытался искоренить пороки. Да и возможно ли это?! Ведь еще Тургенев сокрушался о коррупции в своих «Отцах и детях», так разве под силу было бы сутяжному и беспокойному Борису Николаевичу справиться с драконом, которого могут победить системно внедряемые принципы и власть законов?! Никогда! Потому что в этом случае ему пришлось бы добровольно отдать часть своей царской власти. А со времен кровавого насильника Ивана Грозного собственный, пусть и дутый имидж, собственная, пусть даже тщательно сфабрикованная репутация важнее каких-то там людских жизней, человеколюбивых принципов, мифической созидательности. А Путин что?! Путин – то же самое, твердо ответил он сам себе. Просто он другой, из иного материала. Путин так же, как и другие, стремится убедить весь мир в собственном соответствии той миссии, которую слепили для него его окружение, политологи, имиджмейкеры, спиндокторы, разведчики и прочая придворная челядь. Так и он, Артеменко, тоже прислуга?! От этой мысли стало страшно и тошно. Второй, более прагматичный и поверхностный голос внутри него попробовал спасти ситуацию: «Слушай, дружище, а чего ты тут сопли развесил? Ты что, раньше не знал, чем занимаешься?! Да миллионы людей занимаются еще более дрянной работой и не киснут! Миллионы почитали бы за счастье заниматься тем, чем занимаешься ты! В самом деле, чего ты боишься? Ну задолбают этих украинцев, хохлов недобитых, так они сами виноваты. И потом, кто узнает о том, чем ты тут занимаешься? Ты что, будешь на каждом углу рассказывать о своей работе?! Успокойся и не забивай голову чепухой!» Этот внутренний голос был раздражен и вспыльчив. И Артеменко знал почему. Ему, этому голосу, не хватало сил сражаться, он уже задыхался в удушающем астматическом кашле под неумолимым напором варварской действительности.

Паника внутри все чаще не давала покоя его телу и мозгу, не отпускала, точно он был прикован, как Прометей, и ждал своей клювастой птицы, которая прилетит в очередной раз за его печенью. Алексей Сергеевич под напором мыслей вдруг включил торшер, решительно вскочил, будто ужаленный, ловко подцепил носками тапки и быстро, точно боясь опоздать куда-то, пошлепал к большому письменному столу. На его краю покоился пухлый коричневый блокнот в красиво прошитой кожаной обложке. Прервав его беспечный отдых, офицер шумно щелкнул выключателем настольной лампы и углубился в изучение внутренностей записной книжки. Он быстро нашел нужную ему запись. Так, впрочем, было почти всегда: фотографическая, многими годами тренированная память безошибочно руководила им в такие моменты. Вот оно! «Назначение величия представляется в том, что оно исполняет волю, выходящую за рамки индивидуального», – значилось вверху одной из многочисленных, убористо исписанных страничек; слово «величие» было выделено и написано большими заглавными буквами. Под цитатой была короткая подпись «Яков Буркхардт». Алексей Сергеевич на какое-то время застыл в задумчивости, его широко раскрытые глаза, казалось, вперились в тень, отбрасываемую лампой на терракотового цвета штору. Но он смотрел в пустоту, сквозь предметы, и если бы кто-то мог наблюдать за ним, то, верно, пришел бы к выводу, что он мечтает о чем-то приятном, например об отпускной поездке к морю. Но в его голове протекала сложная работа совсем в ином направлении, мозг содрогался в невидимых конвульсиях. Для Алексея Сергеевича было чрезвычайно важно решить раз и навсегда, является ли человек по имени Владимир Владимирович Путин выдающейся личностью. Сам он всегда относился к Путину уважительно, но только теперь, после разговора с Бурченко, сделал открытие: это уважение предназначалось не Путину-президенту, а Путину-спецслужбисту, удачливому, расчетливому, профессионально действующему в своем секторе разведчику. К тому же сумевшему профессиональные навыки конвертировать в атрибуты личной власти. Где-то в глубинах подсознания он отдавал себе отчет, что разведчик, шпион, вообще представитель специальных служб априори не может быть великим, выдающимся. А сегодня это отчетливо понял, его прошибло в тот самый момент, когда удачливый промышленник демонстрировал ему, гостю, оригинальную статуэтку. И тогда, неизвестно, почему именно в этот момент, Артеменко уловил: он сам вещь! Он не может претендовать на великое, лишен возможности прикоснуться к вечности! И мысль полоснула бритвой по сердцу, потому что свела в один момент к чистому нулю работу нескольких десятилетий. Он отчетливо увидел, что всегда и был лишь инструментом в чьих-то руках, только более или менее виртуозным исполнителем чьей-то воли, по большей части злой. Так вот, теперь принципиально важно разобраться, является ли застывшее лицо Путина ликом истории, есть ли в этом пугающем статичностью облике нечто великое? Или все это просто хорошо отрепетированная маска, подкрепленный ресурсами фарс с множеством дорогостоящих декораций? Потому что от этого теперь зависела его персональная самооценка. Мысли, шальные и неудержимые, летали в голове полковника подобно автоматным очередям на передовой.