Второе открытие Америки - Александр фон Гумбольдт

Мощь растительности возрастает до такой степени, о какой трудно составить себе представление, если даже вы привыкли к зрелищу тропических лесов. Песчаных берегов больше нет; вдоль реки тянется изгородь из ветвистых деревьев. Вы видите лишь канал шириной в 200 туазов, окаймленный двумя громадными стенами, покрытыми лианами и листвой. Мы часто пытались пристать к берегу, но высадиться нам не удавалось.

Иногда перед заходом солнца мы шли вдоль берега целый час, чтобы отыскать не поляну (их не существует), а какое-нибудь менее заросшее место, где наши индейцы, поработав как следует топором, могли расчистить достаточное пространство для лагеря на 12–13 человек. Провести ночь в пироге было невозможно.

Mosquitos, мучившие нас днем, к вечеру набивались под toldo, то есть под навес из пальмовых листьев, служивший нам укрытием от дождя. Никогда у нас так не распухали руки и лицо. Отец Сеа, до того хваставший, что в его миссиях у порогов самые крупные и самые злые (las mas feroces) москиты, постепенно стал соглашаться, что на Касикьяре укусы насекомых болезненнее, чем все, когда-либо прежде испытанные им.

Посреди густого леса мы с большим трудом находили дрова, чтобы развести костер, так как в здешних экваториальных областях, где все время идет дождь, ветви деревьев наполнены соком и почти не горят. Там, где нет сухих песчаных берегов, совершенно невозможно раздобыть старую древесину, про которую индейцы говорят, что она зажарилась на солнце.

Впрочем, костер был нам нужен лишь как средство для защиты от лесных зверей; у нас осталось так мало продуктов, что для приготовления пищи мы могли бы почти вовсе обойтись без него.

18 мая под вечер мы увидели на берегу реки место, где росли в диком состоянии какаовые деревья. Бобы у них маленькие и горькие; лесные индейцы высасывают мякоть и выбрасывают бобы, которые индейцы из миссий подбирают и продают тем, кто не очень разборчив при приготовлении шоколада.

«Это Puerto del Cacao[259], – сказал кормчий. – Здесь ночуют los Padres, когда они направляются в Эсмеральду покупать сарбаканы и Juvia (вкусные плоды Bertholletia Humb. et Bonpl.)». Впрочем, по Касикьяре за год не проходит и пяти лодок; начиная от Майпурес, иначе говоря в течение месяца, мы не встретили ни живой души на реках, по которым поднимались, если не считать ближайших окрестностей миссий.

К югу от озера Дурактумуни мы ночевали в пальмовом лесу. Шел проливной дождь; однако Pothos L., Arum L. и лианы образовали такую густую естественную беседку, что мы укрылись в ней, словно под сводом листвы. Индейцы, расположившиеся на берегу реки, переплели ветви Heliconia L. и других растений из семейства банановых и устроили над гамаками нечто вроде крыши.

Наши костры освещали до высоты 50–60 футов стволы пальм, лианы, отягощенные цветами, и столбы беловатого дыма, поднимавшиеся прямо к небу. Зрелище было великолепное; но для того чтобы им мирно наслаждаться, нужно было бы дышать воздухом, не кишащим насекомыми.

Выше Каньо-Дурактумуни Касикьяре течет в одном направлении, с северо-востока на юго-запад. Там на правом берегу была начата постройка новой деревни Васива. Миссии Пасимона, Капивари и Буэнагуардия, подобно мнимой крепости у озера Васива, существуют только на наших картах. Мы удивились тому, как сильно подмыты оба берега Касикьяре в результате внезапных паводков.

Вырванные с корнем деревья образуют как бы естественные плоты; наполовину погруженные в ил, они представляют большую опасность для пирог. Если бы лодка путешественников, на их несчастье, перевернулась в этом необитаемом месте, то, вероятно, они исчезли бы, не оставив никаких следов крушения, по которым можно было бы установить, где и каким образом они погибли.

На побережье узнали бы лишь, притом очень нескоро, что лодки, вышедшей из Васивы, не видели в миссиях Санта-Барбара и Сан-Фернандо-де-Атабапо, отстоящих за сотню лье оттуда. Ночь 20 мая, последнюю перед окончанием нашего плавания по Касикьяре, мы провели близ места бифуркации Ориноко.

Мы питали некоторую надежду, что нам удастся провести астрономические наблюдения, так как падающие звезды необыкновенной величины были видны сквозь пелену тумана, застилавшую небо. Из этого мы заключили, что слой тумана должен быть очень тонким, потому что метеоров такого рода почти никогда не наблюдали ниже облаков.

Изумившие нас метеоры двигались к северу, следуя друг за другом примерно через одинаковые промежутки времени. Индейцы, не имеющие обыкновения облагораживать словами скачки своего воображения, называют падающие звезды мочой, а росу – слюной звезд. Облака снова сгустились, и мы больше не видели ни метеоров, ни настоящих звезд, которых с нетерпением ждали несколько дней.

Нас предупредили, что в Эсмеральде нас поджидают насекомые, еще «более злые и более прожорливые», чем на том рукаве Ориноко, по которому мы поднимались. Несмотря на такое обещание, мы с удовольствием мечтали о том, что наконец заночуем в обитаемом месте и займемся гербаризацией. Последний лагерь на Касикьяре поколебал наши надежды.

Я осмеливаюсь сообщить о факте, не представляющем большого интереса для читателя, но, по моему мнению, заслуживающем упоминания в путевом дневнике, где описываются все события во время плавания по столь дикой стране. Мы расположились у опушки леса.

Среди ночи индейцы сообщили нам, что они слышали совсем близко рычание ягуара и что оно доносилось с вершин соседних деревьев. Леса здесь настолько густые, что в них водятся почти исключительно те животные, которые лазают по деревьям, как четверорукие, Cercoleptes (кинкажу), виверры и различные роды Felis.

Так как наши костры ярко горели и так как в результате длительной привычки перестаешь (можно сказать систематически) обращать внимание на действительные опасности, то мы придали мало значения крикам ягуаров. Их привлекал запах и лай нашей собаки. Собака (из породы крупных догов) сначала принялась лаять; когда тигр приблизился, она стала выть и спряталась под наши гамаки, как бы ища помощи у людей.

Со времен ночевок на берегах Апуре мы привыкли к таким чередованиям храбрости и страха у нашей молодой, кроткой и очень ласковой собаки. Каково же было наше горе, когда утром, при посадке в лодку, индейцы сообщили нам об исчезновении собаки! Не было никаких сомнений, что ее утащили ягуары.

Может быть, не слыша больше их рычаний, она отошла от костров к берегу, а может быть, мы не слышали стонов собаки, так как спали глубочайшим сном. Жители берегов Ориноко и Магдалены часто уверяли нас, что самые старые ягуары (следовательно, многие годы охотившиеся по ночам) очень хитры и могут утащить животное из лагеря, сжав ему горло, чтобы оно не кричало.

Мы прождали часть утра в надежде, что наша собака заблудилась. Через три дня мы вернулись на тот же берег. Опять слышалось рычание ягуаров, питающих склонность к определенным местам; но все наши поиски оказались тщетными. Дог, который сопровождал нас от Каракаса и столько раз ускользал вплавь от преследования крокодилов, был растерзан в лесу. Я упоминаю об этом случае лишь потому, что он дает некоторое представление о хитрости больших кошек с пятнистой шкурой.