Я, Николай II... Верховный Главнокомандующий - Сергей Николаевич Зеленин

интендантские обозы, скачущие с донесениями фельдъегеря, связисты мотающие вдоль шоссе катушки с проводами, просто офицеры с сопровождающими их денщиками или группы казаков.

У остановленного подполковника, офицера по поручениям из корпуса генерала Балуева - скачущего в штаб 10-ой армии в Вильно с донесением, мы узнали приблизительный расклад сил двух сторон на Мейшагольской позиции:

- Численное превосходство, по меньше мере - вчетверо за нами: кроме 27-ми батальонов V Армейского корпуса, 2-ая Финляндская дивизия, Сводная пограничная и 124-я ополченческая дивизия,1-я и 2-я гвардейские дивизии, гвардейская стрелковая бригада… Не считая двух десятков кавалерийских полков.

Офицер внимательно в меня всматривался, рассказывая всё это – но, никак не мог узнать:

- Противостоит же нам на правом берегу Вилии не более пятнадцати батальонов слабой немецкой пехоты из 21-ой Ландверной дивизии[2], бригада Эзебека и 1-ая Кавалерийская дивизия.

- И, что мешает нам опрокинуть эту ничтожную - по вашим словам, немецкую группировку? - недоумевал я.

- Не могу знать! – уклончиво ответил подполковник, - впрочем, скоро своими глазами увидите и может быть догадаетесь…

- Ладно, хорошо…, - говорю, - а Вас мама в детстве не учила, господин подполковник, что откровенничать на войне с посторонними нельзя?

- Сами то, Вы кто? – насторожился офицер.

- Из штаба генерала Пихто!

Осмотрев внимательно моих скромно одетых сопровождающих, он пришпорил коня и был таков.

Да… Для германских шпионов – широкое раздолье¸ а для своей контрразведки – работы непочатый край!

***

Стали попадаться раненые, эвакуируемые в тыл в санитарных фургонах или чаще на простых крестьянских телегах. Легкораненые шли пешком, причём среди них было довольно-таки много с перебинтованными пальцами левой руки. Всё понятно – «самострелы»… Невероятно бесило, что этот контингент шёл в тыл весело, с шутками-прибаутками - ни сколь не боясь, едущего на невиданных авто, «высокого начальства».

Как-то, «непропорционально» много - по отношению к нижним чинам, раненных офицеров… Так же, многие из них выглядели совершенно целыми и к тому же весёлыми - хотя в отличии от простых солдат, не высказывающих свою радость вслух. Эти ехали в тыл верхом - да ещё и, в сопровождении денщиков на лошади и с вьючной лошадью под офицерское шмутьё.

- Куда перебазируемся, господин капитан? – спросил у одного такого, когда автомобиль стоял у переправы, пропуская санитарный обоз.

- В госпиталь, господин полковник!

- Ранены куда или больны чем? – недоумеваю.

- Контужен! – капитан в годах, важно приложил руку к голове.

- Контужен, или «сконфужен»? – зло переспросил есаул.

Не ответив, тот отвернулся не желая продолжать разговор…

Воспользовавшись возникшей на полчаса «пробкой», спешился и прошвырнулся вдоль обоза - подслушивая разговоры и завязывая мимолётные» знакомства. Тощие крестьянские лошади, лежащие на грязной соломе раненные в окровавленных повязках, изнурённые неимоверными мучениями человеческие лица… Стоны, запахи страдающего человеческого тела – тошнотворный смрад крови, гноя и медикаментов…

- Вашбродь! Извиняйте, вашбродь! Папироски не найдётся? – слышу с одной телеги, - Христа ради прошу: с вечера не курил – уши, уж опухли…

Оборачиваюсь на голос: бывалого вида бородатый солдат, раненный в руку и колено, возбуждённо-умоляюще смотрит на меня, приподнявшись на целом локте. «Сосед» по телеге его, с перебинтованной грудью, не подавал признаков жизни - видимо будучи в забытьи, а «водитель кобылы» куда-то слинял…

- Извиняюсь за беспокойство, конечно… Но сам я завернуть сигарку не в мочь, а возчик из некурящих. Санитар же, лярва, с самого утра не подходит. Да и, денег попросит за то, чтоб свернуть…

Видать, из-за болевого шока, солдатик стал излишне словоохотливым с незнакомым офицером.

- Почему «не найдётся», для раненого героя?! – отвечаю, - найдётся… Держи, солдат!

Зная, что путь к сердцу солдата лежит через спиртное и курево, я взял с собой изрядное количество турецких папирос из запасов своего Реципиента… А вот, спичек с собой не захватил! Досадное упущение…

Выручил, за ту же папиросу, другой раненный солдат с соседней телеги - с помощью «высокотехнологичного» приспособления выбив искру, раздув трут и давшему моему собеседнику «огоньку»…

- Ишь, ты! – отдал дань уважения солдат, турецкому табаку, - забористый то какой табачок!

Насколько мне известно, непосредственно перед самым объявлением войны России, Султан Османской Империи сделал коварный ход и подогнал Реципиенту большую партию таких папирос… Видимо рассчитывал, злыдень, что тот от рака лёгких сдохнет - ещё раньше, чем от большевистской пули.

Подождав, когда солдат выкурит папиросу до середины, спрашиваю:

- Почему, так много «их благородий» среди раненых? Они, что? Впереди вас в атаки ходят?!

Все штабные инстанции, дружно жалуются на недостаток офицеров, а тут – безобразное расточительство кадров!

- Бывают и такие, Вашбродь! Да тех, всё меньше и меньше… Тут, ситуёвина же такая: за раненого офицера - вынесенного из-под огня, санитару иль другому какому нижнему чину могут дать «Егория». А за простого солдата «крестов» не дают и, в карманах у него - пусто. Вот и, тащут в первую очередь офицеров в лазарет, а наши – как валялись где, так и валяются там! Я вот, к примеру, сам дополз…

Глаза у служивого затуманились. Возможно, из-за терзающей его боли, возможно из-за неприятных воспоминаний… Ну, а возможно – из-за действия очень крепкого табака.

- Ты что-то про «пустые карманы», служивый… Что, санитары мародёрничают? Мёртвых грабят?!

- Ну…, - задумался тот и, дал неожиданный ответ, - ну а, зачем добру пропадать? Не наши, так германцы в карманы мертвякам «заглянут». Пускай, уж лучше наши!

- Убитым, так тем – всё равно, - пропыхтел соглашаясь, «сосед» с соседнего транспортного средства, - а вот с меня санитар три рубля взял – за то, чтоб вынести…

Помолчав, видимо решаясь, он добавил:

- Сперва хотел Коляна – дружбана моего, с пораненным брюхом… Мы с ним в одной воронке валялись… Так, у того – всего рубль с гривенником был. Пока меня отнёс, пока за Коляном вернулся - тот и помер. А может и не возвращался вовсе – счас, уже не докажешь…

Помолчав и докурив, «мой» солдат промолвил – как бы «в пространство», ни к кому не обращаясь:

- Да… Вот она цена нашей жизни – рубль с полтиной… А ты с какого полка?

- С седьмого…

- Ну, тогда всё понятно: у вас и полковой батюшка – сволочь первостатейная!

Под начавшуюся лёгкую перебранку, я – оставив начатую пачку папирос на телеге, незаметно слинял…

Вскоре, санитарный обоз прошёл мимо нас и переправа