Лисьи броды - Анна Старобинец

– Не за мной, а впереди-и-и… – с трудом просипел Силовьев.

– Обереги не работают, идиот, – полковник Аристов носком ботинка оттолкнул пистолет Силовьева и прошел мимо него к патефону. – Вот на что ты рассчитывал? Что бы дальше без меня делал? Ты же серость, Силовьев. Пустое место. – Он приподнял заевшую иглу, подул на нее и поставил обратно на пластинку. – Добей его, Пика.

Пика быстро поднялся с кресла, шагнул к Силовьеву, взял за волосы левой рукой, а правой выщелкнул лезвие выкидухи.

Он пойдет за вашим гро-о-обом в слякоть…

Так бывает. Ты хочешь сказать ему, что проявил изобретательность и фантазию. Что он, как всегда, к тебе несправедлив. Что он в тебе ошибается. Ты хочешь сказать, что ты не пустое место, не серость. Ведь ты нашел Кронина. Ты хочешь сказать, что знаешь, под чьим именем он скрывается.

И ты шепчешь:

– Кронин… под чужим именем… – но тут же сбиваешься, забываешь, о чем говорил, и просто поешь вместе с группой захвата, Вертинским и лейтенантом про пса, который пойдет за гробом.

– Не за мной, а впереди-и-и-и меня! – хрипишь ты, и вор профессиональным движением распарывает тебе глотку.

Жизнь выходит из тебя пульсирующим горячим потоком. Жизнь заканчивается – и заканчивается ненавистная песня. И последнее, что ты слышишь, – патефонный треск и шипение. Или это шкварчит на сковороде горячее масло: бабушка жарит блинчики. Тебе снова шесть, и ты умираешь счастливым.

Андроша – хороший. Он не зверь какой, он человек, в Бога верует. Андроша детишек любит, он Прошу-мальчика не обидит, только покажет его своей стае.

И собачек Андроша любит. Он собачку Полкана убивать не хотел. Полкан Андрошу раньше любил, руки ему лизал, а теперь Андроша вернулся, а Полкан его не узнал, набросился, как на чужого. Как будто забыл, что Андроша тут раньше жил, в этом доме.

У Андроши тут раньше была жена, ее звали Таня. Она тоже Андрошу раньше любила. Даже деток ему родила. А теперь Андроша вернулся, пришел в сарай и увидел, что Таня там голая с каким-то солдатом. А когда она Андрошу заметила, то совсем не обрадовалась, а стала кричать, и Андроша подумал, что она, как собака Полкан, его больше не узнает и забыла. И тогда Андроша захотел ей, как собаке Полкану, в наказание перегрызть горло. Но Андроша верует во Христа, он знает, что это грех… Не убий и не укради, Андроша эти две заповеди хорошо помнит, а остальные почему-то забыл.

Так что Таню Андрон не тронул, Божью заповедь не нарушил. Вместо Тани Андроша наказал свинку, глотку ей перегрыз. А потом он кровь у свинки стал пить и тем попрал древлеотеческие законы, впал в грех кровоядения.

Стал Андроша теперь скверноядцем – как другие из его стаи.

А солдат, который Таню голую трогал, стал в Андрошу стрелять, и Андроша тогда убежал, хотя раньше ведь это был его дом и его сарай, его территория…

А детишек Андроша любит. И Прошу-мальчика любит. А что схватил его и в лес потащил, так это потому, что мальчик стал убегать. Когда кто-то убегает, тогда Андроше хочется за ним гнаться, потому что Андроша – охотник.

Проша-мальчик был раньше его племянник, сын его брата. А теперь у Андроши другая стая, другие братья и сестры. Он им Прошу-мальчика только покажет, они добрые, зачем им мальчика обижать. Просто им будет интересно, как мальчик пахнет.

Только вот Андроше не нравится, что Проша-мальчик кричит и икает, да еще обмочился. Потому что, когда мальчик себя так ведет, он похож не на человека, а на грязную свинку, а уж свинку можно и наказать, и обидеть, нет в том греха, если только кровь у свинки не пить…

У Андроши теперь острый нюх, и он быстро находит свою стаю по запаху. Почти все спят, только сестра Номер Девяносто зализывает брату, который зовет себя Кули, на спине рану; Кули в спину ударили топором. В новой стае Андрошиной все заботятся друг о друге, и Андроше тоже залижут рану в плече, которую ему сделал солдат. Рана быстро заживет, на них теперь быстро все заживает. Их теперь чтобы убить, надо в голову или точно в сердце стрелять.

Брат, которому зализывают рану, тихонько постанывает.

– Кули раньше был парфюмер, – бормочет он. – У Кули был почетный диплом. Кули делал дамские ароматы, фруктовые, шипровые. В начальных нотах у Кули была корица, бергамот, персик, розовое дерево, слива… В нотах «сердца» – розмарин, гвоздика, ирис, иланг-иланг… В нотах базы – кожа, пачули, кора дуба, мох и мускус… А теперь Кули различает тридцать два оттенка запаха человеческой крови… У человека кровь пахнет как у свиньи, только гораздо вкусней. Особенно у детенышей. Кули чует детеныша…

– Это Проша-мальчик, – говорит Андрон. – Мы раньше жили с ним в одном доме.

Кули-брат и сетра Номер Девяносто обнюхивают Прошу, а он все кричит и кричит, как будто он не мальчик, а свинка.

Днем стало лучше. Она выпаивала дочь отваром липового цвета, ивовой коры, женьшеня, мяты и стеблей полыни, и жар спадал, выцеживался, сочился соленой моросью из истончившейся, до прозрачности бледной, готовой к превращению кожи, пропитывал Настины волосы, ночные сорочки и простыни, и Лиза то и дело меняла белье и давала Насте еще отвара, и та уже не пыталась вставать на четвереньки, а лежала на спине и дремала, и даже дышала ровно, не по-собачьи.

А после обеда Настя совсем очнулась и заговорила внятно и связно, и взгляд был ясным, только цвет глаз изменился, и к сине-серому примешивался теперь янтарный оттенок, как будто через плотную завесу дождевых туч проглядывало нездешнее солнце.

– Попей еще, – Лиза поднесла пиалу с отваром к ее губам. – Я мед добавила, чтобы тебе не было горько.

– А мне не горько. – Настя послушно сделала пару глотков. – Я не чувствую вкус.

Лиза сжала пиалу так, что побелели подушечки пальцев. Вторая стадия превращения – хэй-е. Пустота, ничто. Нет запахов и нет вкусов. Молитвами, травами, заговорами, уговорами она продлит это Настино хэй-е до полуночи. До полнолуния. И если вакцина не будет готова – эта ночь станет для Насти последней.

– Сегодня ночью я умру до конца, да, мама? – словно услышав Лизины мысли, спросила Настя.

– Нет. Ты получишь лекарство и не умрешь. Все станет как раньше!

– Все никогда уже не будет как раньше…

Настя снова стала проваливаться в дремоту – но вдруг всем телом вздрогнула и резко села на кане:

– Они поймали Прошу. Он кричит. Он очень кричит!

Она попыталась встать, уже свесила с кана худые голые пятки, но Лиза нежно уложила ее обратно и стала гладить по волосам:

– Это сон, моя девочка, никто не кричит…

– Но я ведь слышу его, – прошептала Настя.

– Тебе просто кажется, – соврала Лиза.

Когда лисица смешивает с человеком кровь и слюну, она всегда потом чует его боль и животный страх. И если Настя слышит сейчас его крик – значит, этот поганец правда в беде и теперь зовет ее в смертной тоске… Что ж, пусть кричит. От этой семьи они видели только зло. Пусть подыхает. Ее дочь останется дома.