Мемнох-дьявол - Энн Райс

Небо над головами светлело от лучей встающего солнца – ещедалекого, еще скрытого в зимней мгле, но неизбежно следующего своим привычнымпутем, чтобы осветить нас смертельным светом, если только мы не найдем укрытия.

– Откройте двери! – завизжала она.

Отовсюду спешили люди, прерывисто дыша, падая на колени привиде Плата.

– Уходите, – сказал Арман, – ищите укрытие, покане поздно. Дэвид, возьми его, уходите.

– А ты? Что будешь делать ты? – вопрошал я.

– Я останусь свидетелем. Буду стоять здесь с распростертымируками, – воскликнул он, – и когда взойдет солнце, моя смертьподтвердит чудо.

Массивные двери наконец открылись. Одетые в темное фигуры визумлении отпрянули. Первый луч серебристого света осветил Плат, а потомизнутри засиял теплый электрический свет, перемешанный со светом свечей, ипотянуло нагретым воздухом.

– Лик Христа! – пронзительно кричала она.

Священник повалился на колени. Другой, более пожилой мужчинав черном – монах, священник, кто бы он ни был, – стоял с открытым ртом, глядяна Плат снизу вверх.

– Боже милосердный, Боже милосердный, – повторял он,крестясь. – Чтобы при моей жизни, Господи... Это та самая Вероника!

Мимо нас проносились люди, спотыкаясь и отталкивая другдруга, чтобы последовать за ней в церковь. Я слышал, как их шаги отдаются эхомпод гигантскими сводами.

– У нас нет времени, – шепнул Дэвид мне в ухо. Оноторвал меня от земли, сильный, как Мемнох, правда вихря при этом не было – быллишь разгорающийся зимний рассвет, и падающий снег, и все больше криков, воплейи стенаний, по мере того как мужчины и женщины стекались к церкви; наколокольне в вышине зазвонили колокола.

– Скорей, Лестат, пойдем со мной!

Мы уже бежали, почти слепые от света, когда позади я услыхалзвенящий над толпой голос Армана.

– Свидетельствуйте – этот грешник умирает за Него! –Полыхнуло пламя мощного взрыва! Пока мы убегали, я видел, как оно ярко освещаетстеклянные стены башен. Я слышал крики.

– Арман! – выкрикнул я. Дэвид тащил меня за собой внизпо металлическим ступеням с грохотом и звоном, вторящим звону колоколов, чтораздавался с верха собора.

У меня кружилась голова; я уступил ему. Я поддался еговоле, горестно рыдая:

– Арман, Арман...

С трудом различил я в темноте фигуру Дэвида. Мы оказались всыром месте со льдом – в погребе, под высоким воющим пространством пустогоздания, отданного на волю ветру. Дэвид прорывал ход в земле.

– Помоги мне, – закричал он, – я теряю всечувства, свет настигает нас, солнце встало, нас найдут.

– Не найдут. – Я стал рыть могилу, увлекая его с собойвсе дальше и дальше и забрасывая ход позади мягкими комьями земли. Даже звукигорода над нами не проникали через эту темноту. Даже колокольный звон изцеркви.

Открылся ли туннель для Армана? Вознеслась ли его душа? Илиже он прошел через врата ада?

– Арман, – прошептал я. И, закрыв глаза, увидел передсобой потрясенное лицо Мемноха: «Лестат, помоги мне!»

С последними проблесками сознания я попытался нащупать Плат.Но Плата не было, он пропал. Я отдал его Доре. Плат у Доры. Дора отнесла его вцерковь.

«Ты никогда не станешь моим врагом!»

Мы сидели на низкой стене, выходящей на Пятую авеню, на краюЦентрального парка. И так три ночи подряд. Мы наблюдали.

Ибо, насколько хватало глаз, со стороны жилых кварталовтянулась бесконечная очередь шириной пять-шесть футов: мужчины, женщины, дети –поющие, притоптывающие, чтобы согреться; взад-вперед вдоль очереди сновалимонахини и священники, предлагая горячий шоколад и чай тем, кто замерз. Нарасстоянии нескольких футов друг от друга в больших железных барабанах гореликостры. Насколько хватало глаз.

Очередь тянулась до деловой части города и двигалась дальше,мимо сверкающих витрин Бергдорфа Гудмана и Генри Бендела, меховых, ювелирных икнижных магазинов центра, пока не сворачивала к собору.

Скрестив ноги и сложив на груди руки, Дэвид стоял,прислонившись к каменной ограде парка. Я по-детски сидел, подогнув колени:опустошенное одноглазое лицо поднято, подбородок уперт в кулак, локоть наколене. Я прислушивался к толпе.

Далеко впереди послышались крики и визг. Наверное, кто-то вочередной раз приложился к реликвии чистой салфеткой и изображение сноваперешло на салфетку! То же самое произойдет и завтрашней ночью, ипослезавтрашней, и, возможно, повторится еще не однажды, и никто не знал,сколько это будет продолжаться, знали только, что сияние лика переносится ототтиска к оттиску, как пламя с фитиля на фитиль.

– Пойдем, – сказал Дэвид. – Мы здесь замерзнем. Нупойдем же.

Мы пошли.

– Зачем все это? – спросил я. – Торчать здесь,наверху, чтобы видеть то же самое, что мы видели прошлой и позапрошлой ночью?Чтобы я снова пытался добраться до нее, понимая, что любая демонстрация силы,любой сверхъестественный дар лишь подтвердят само чудо? Она никогда больше незахочет меня слушать. Ты ведь знаешь, что не захочет. А кто сейчас стоит наступенях, кто принесет себя в жертву на рассвете, чтобы подтвердить это чудо?

– Там Маэл.

– Ах да, этот друид, когда-то бывший жрецом и до сих пор имоставшийся. Значит, сегодня утром именно он, подобно Люциферу, сгинет в огне.

Прошлой ночью это был какой-то оборванец, бродяга и горькийпьяница, явившийся невесть откуда и нам не известный. Он превратился нарассвете в сверхъестественный факел на глазах у многочисленных операторов свидеокамерами и газетных фоторепортеров. Газеты пестрели снимками этого чуда,как и фотографиями самого Плата.

– Подожди здесь, – сказал я.

Мы пришли в южную часть Центрального парка. Толпа дружнопела старый торжественный и воинственный гимн:

Святый Боже, мы восхваляем Имя Твое,

Владыка всего сущего, мы склоняемся пред Тобой!

Я стоял, в изумлении не сводя с них глаз. Боль в левойглазнице, похоже, усилилась. Интересно, что могло там меняться и какие процессыпроисходили.

– Вы глупцы, все вы! – заорал я. – Христианство –самая кровавая религия из тех, что существовали на свете. Могузасвидетельствовать это!