Экспансия-2. Безоблачное небо Испании - Юлиан Семенов

— Очень просто: брать их там и вывозить. И передавать в руки Нюрнбергского трибунала.

— «Вывозить»? Называйте вещи своими именами, Пол… Не «вывозить» и не «брать», а организовывать похищения… И вы прекрасно понимаете, что назавтра же после случившегося государственный департамент будет завален нотами протеста по поводу вмешательства во внутренние дела Мадрида или Байреса…

— Что вы предлагаете? — Пол нахмурился, полез за сигаретами — плохой признак.

— Ничего. Предлагаю подумать. Есть некоторая разница между вами, человеком, совершившим подвиг, — да, да, я понимаю, каково было собрать подобную информацию, это настоящий подвиг! — и мною, чиновником, который обязан санкционировать действия. Будь проклят мой пост, черт его совсем побери! Как вы отнесетесь к тому, чтобы подключить к операции дипломатов?

— То есть? — Роумэн несколько опешил, достал из пачки «Лаки страйк» сигарету, закурил.

— Пусть наши юристы подумают, как можно побольнее нажать на Аргентину, Испанию, Парагвай… На режимы, скрывающие у себя наци… Чтобы они выдали нам преступников…

— Ну, зачем же так усложнять задачу? — Роумэн тяжело затянулся. — Лучше пошлите телеграммы скрывающимся нацистам, адреса я могу вам сейчас продиктовать, с просьбой добровольно отдаться в руки нюрнбергского правосудия.

— Мне не до смеха, Пол, — сухо заметил Макайр. — Я ошарашен случившимся. Я думаю, как лучше поступить. Думайте и вы.

— Я же внес предложение: я вылетаю с бригадой ваших ребят и привожу всех этих наци в Нюрнберг. Как я это сделаю — моя забота. Риск беру на себя.

— Нет, я беру на себя риск. Я, именно я. Пол, не обольщайтесь. Потому что я подпишу приказ на командирование вместе с вами моей бригады… Я и никто другой… А я не готов к тому, чтобы подписать такой приказ — его попросту не утвердят… Как вы отнесетесь к тому, чтобы попросить совета у Аллена?

— Я считаю это оптимальным.

— Думаете уговорить его на встречу? Он же отошел от дел, сидит в своем «Саливэн энд Кромвэл», делает бизнес…

— А вы не уговорите?

— Боюсь, что нет. Я для него никто. Вы — это вы, за вами история нашей разведки.

— Будет вам, Роберт. Не надо льстить в глаза, я себя чувствую законченным остолопом, потому что не знаю, как на это реагировать.

— Решать, как реагировать, надо, если вам льстят в глаза. А я говорю правду. И вы это прекрасно знаете…

«Зря я на него пер, — подумал Роумэн, — и я бы, видимо, на его месте всаживал аппаратуру прослушивания в те места, где появляется мой сотрудник, женившийся на бывшем агенте врага… Для профессионала понятия «бывший» не существует… Он ни разу ни словом не посмел даже тронуть Кристу. А может быть, тебе так удобнее себя чувствовать? — спросил себя Роумэн. — Это ведь ужасно, когда недоверие к своим не исчезает, а живет в тебе постоянно. Нет ничего ужаснее, когда ты должен оглядываться и перепроверять каждое слово человека, сидящего напротив тебя. Высшая привилегия гражданина — полнейшее доверие к окружающим и убежденность в том, что тебе платят тем же. Ничто так не поднимает человека, не вселяет в него уверенность в успехе начинания, ничто так не способствует рождению в нем борцовских качеств, как абсолютное, гарантированное законом доверие. Это угодно обществу — средство против коррозии людских отношений, верный залог выявления в личности всего самого хорошего, что заложено в генах».

Аллен Даллес встретился с Роумэном в маленьком баре на сорок второй улице, после ланча, который он провел с Макайром в своем клубе. Здесь, в этом маленьком баре, он никогда раньше не бывал, масса народа, все проходящие, клиентура случайная, что вполне соответствует конспиративному характеру встречи разведчика отставного, каким он себя представлял знакомым, и разведчика функционирующего, каким он назвал Роумэна, запнувшись самую малость, когда тот к нему позвонил: «Роумэн? Роумэн… Ах, да, Роумэн, ну, как же, конечно, помню! Помню и горжусь, мой дорогой функционирующий разведчик!»

Обсмотрев Роумэна со всех сторон, Даллес пыхнул трубкой, заметив:

— Вы здорово набрали в сравнении с сорок пятым годом. Я видел вас последний раз в сорок пятом весной, не так ли?

— Именно так, мистер Даллес.

— Что это вы говорите, как заштатный адвокат в бракоразводном процессе? Аллен, я для вас Аллен, дорогой Пол.

— Спасибо, я страшно рад, Аллен, что вы нашли для меня время.

— Что будете пить?

— Хайбол.

— Орешки?

— С удовольствием. Только позвольте мне угостить вас, о кэй?

— Спасибо, я никогда не отказываюсь от угощения. Вам чертовски идет седина, завидую. Чем больше я седею, тем отчетливее становлюсь похожим на старую китайскую мышь, которую берегут для обращения в кисточки, столь важные в иероглифописи. А вы начинаете походить на матерого голливудского ковбоя.

— С моей-то круглой мордой?

— Никогда не отзывайтесь дурно о своей внешности, — заметил Даллес. — Это позволит вашим недругам повторять эти слова, и вы не сможете их одернуть: «Мы же цитируем самого мистера икс, он говорил это о себе не далее, как вчера, беседуя с мистером игрек!»

Роумэн улыбнулся:

— Мне всегда казалось, что, если ты сам подтруниваешь над своими недостатками, это выбивает козыри у недоброжелателей.

— Зависит от талантливости недоброжелателей. Пол. Кстати, если уж вы меня действительно угощаете, попросите, пожалуйста, крохотный кусочек сыра, люблю сухой сыр.

— С удовольствием угощу вас самым сухим сыром, Аллен.

— Ну, рассказывайте, что стряслось?

— Стряслось то, что по прошествии девятнадцати месяцев после нашей победы нацисты успели воссоздать свою цепь, — Роумэн достал «Лаки страйк» и начал крошить маленькую, круглую сигарету.

— Двадцати месяцев, — Даллес вздохнул. — Дальше.

— Это, собственно, главное, — Роумэн несколько смешался от такой реакции собеседника.

— И вас это действительно удивляет?

— Конечно.

— Почему? Вы что, не понимаете, с какого уровня врагом мы имеем дело? Неужели вы всерьез полагали, что шесть миллионов членов НСДАП так легко смирятся с поражением, да еще таким неслыханным? Нельзя быть наивным. Пол. Все, что угодно, только не наивность.

— Больше это похоже на отчаяние, Аллен.

— Ну, это уж совсем стыдно. Неужели вы сомневаетесь в том, что у нас найдутся силы для истребления этих гаденышей?

— Я — нет. Другие — да.

— Кто именно?

— Те люди, от которых зависит принятие решений.

— Вы говорите со мной как с представителем конкурирующей фирмы. Пол. Вряд ли я могу быть вам полезен, если вы не знаете имен. Кто конкретно сомневается в том, что мы обязаны придушить нацистских гаденышей?