Дневники русской женщины - Елизавета Александровна Дьяконова

уяснить точно, какого рода это движение. Сомнение в известиях из Киева взяло, наконец, верх, и сходка была объявлена закрытой, ввиду отсутствия точного ознакомления с делом.

19 марта

Лекции кончились. Вчера вечером был совет профессоров и решили лекции прекратить; несколько профессоров заявили, что они не кончили своего курса, им было предложено прочесть последнюю лекцию по соглашению со слушательницами. Пока мы на курсах толковали об этой неожиданной и ловкой мере, пришел Шляпкин и попросил у нас позволения прочесть лекцию. Мы, конечно, согласились, и во II аудитории человек 7–8 просидели два часа, выслушав записку Карамзина и указания пособий для преподавания новой литературы. Простились.

К 11 час. на курсы начал сбираться народ, но в общем немного; ходили группами, разговаривали. В студенческой же столовой было весьма оживленно: читала изъявление негодования на кассу взаимопомощи, которая под своим штемпелем позволила себе напечатать бюллетень от имени организационного комитета, объявив настоящее движение – движением политическим; организационный комитет заявил, что с этих пор он заводит собственный штемпель и пользовался ранее штемпелем кассы лишь потому, что у него не было своего. Письмо Шарапова с увещанием студентам опомниться и не губить себя очень длинное, я не успела хорошо прочесть, – бюллетеня же никак не могла добиться. Ходила карикатура довольно вызывающего содержания…

После я пришла домой в самом грустном настроении и никак не могла от него отделаться. Но, проанализировав себя, я сейчас же нашла причину: мне было грустно от сознания того, что я не свободна, что мы не равноправны с мужчинами, и, вступая в жизнь, – одновременно подчиняемся и тому положению, которое нас в ней ожидает. У нас нет свободного выбора пути и движения по службе педагогической. Вечно связанные, вечно подчиненные и с высшим образованием-то! Немудрено, что нам дышится легко только в столицах. Надо открыть для женщин еще путь юридический, в ряды адвокатуры – решила я.

20 марта

Вот уже что называется «был денек!» Сходка началась в 10 час. утра и тянулась весь день – почти до 6 час. веч.

Собрались в IV аудитории, и я с самого начала увидала, что сходка незаконна: нас было с небольшим 470 душ. Д-аш тоже признала сходку незаконной и, взобравшись на кафедру, предложила всем разделяющим это мнение уйти, так как налицо было менее 2/3 наличного состава слушательниц; к ней присоединилось около 70 слушательниц, и мы направились в VI аудиторию. В негодовании прибежали к нам из IV аудитории, крича, что Д-аш хотела сорвать сходку, что не имела на это права, что сходка законна, так как будто бы было заявлено всем (?), но не пришли, следовательно, приходится решать все дела наличным составом сходки; раньше, при начале сходки, когда все-таки видели, что число недостаточно, то, чтобы сделать его как-нибудь большим, выдумали еще, что представительницы меньшинства (182 в первой забастовке) будто бы заявили, что не придут на сходку и таким образом их голоса надо заранее считать в противной партии (т. е. против забастовки). Ложность такого хитросплетения и подтасовки слишком явно бросается в глаза, чтобы говорить о ней. Наконец многие решили подождать открывать сходку до 121/2, так как надеялись, что к этому времени подойдут слушательницы, – многие думали, что сходка будет в 12 часов; толпа же рассуждала иначе, и мало того, что об этом вопросе спорили до перерыва, возобновили его и после перерыва, когда набралось действительно больше: 520 человек. Но так как нас свыше 900, то и это число не сочли законным, так как первая забастовка решена была, по крайней мере, 600 и более голосов. После переговоров постановили окончательно не считать этих 182 человек (так как с таким присчетом вышла бы сходка законной), а считаться лишь с наличным составом сходки; после второго подсчета баллотировкой большинство голосов объявило сходку законной, приступило к выбору председательницы, и сходка открылась.

Удивительно, до чего понижается интеллект в толпе! Не принято было во внимание соображение, что в четверг на сходке народу было сравнительно немного; многие задолго до окончания лекций перестают посещать их, начав готовиться к экзаменам. Узнать о сегодняшней сходке могли лишь те, кто присутствовал на первой, и те немногие, которых знакомые известили; остальные слушательницы, за отсутствием у нас организационного комитета, не могли быть извещены и поэтому не явились. Ничего этого не было принято во внимание; большинство твердило, что эти 400 знали и не пришли, ибо не хотели, а в таком случае мы и вправе решать все дело без них. Но я не думаю так дурно о товарищах; допустим, что индифферентных три четверти, – не хватало все-таки 100 человек, которые ни в чем не были виноваты. И я сделала большую ошибку, не заявивши об этом собранию, но не было физической возможности пробиться вперед поближе к кафедре, которая уже с 10 час. была занята ораторшами и руководительницами.

Все были настроены… электрически, если можно так выразиться. Сходка открылась чтением известий, причем совсем забыта была наперед неясность известий из Киевского университета и на первом плане в умах всех было вчерашнее объявление в «Правительственном вестнике» об увольнении всех студентов по случаю беспорядков. Я прослушала известия. Но когда приступили к речам о движении – дело переходило на почву принципиальных решений, и я сочла несовместным с нравственным достоинством присутствовать на сходке, которую считаю незаконной, и оставила аудиторию. Из залы слышно было, как начала ораторствовать К., а затем Д-аш. Последняя меня возмутила: я просила ее заявить, что сходка незаконна (она ближе меня стояла к кафедре), она обещала, и не только не сделала этого, а еще начала говорить на той сходке, которую сама считала незаконной. О люди, люди! ради честолюбия, ради случая говорить перед сотенной толпой они поступали совсем бестактно и даже нечестно! Опять! надо бы было мне сказать об этом на сходке перед уходом – но я так и не могла ничего сказать, не имея возможности двинуться ближе вперед, голос же у меня слабый и говорить из толпы я не могу.

Вышла в зал; слоняясь бесцельно по залам, говорила со знакомыми… Около трех часов заглянула в аудиторию: там приступили уже к голосованию, наговорившись вдоволь. Был поднят вопрос: решать ли забастовку большинством 2/3 голосов наличного состава сходки? Решили утвердительно.

Я опять ушла вниз. Что было дальше наверху – я не знаю, но потом видала подходивших ко мне с вопросом, отчего я не иду на голосование? – Я отвечала, что всякое постановление незаконной сходки для меня не имеет значения.

А наверху, должно быть, происходило черт знает что…