Кукловоды. Дверь в Лето - Роберт Хайнлайн

Я едва успел затолкать в багажник остатки «Фрэнка» – шасси от кресла на колесах и прикрыть крышку, насколько это было возможно, как услышал вой Пита. Ругая себя за то, что так долго возился с «Фрэнком», я обошел гараж и поспешил на задний двор. Представление началось.

Я дал себе слово, что на этот раз не упущу ни секунды и порадуюсь триумфу Пита. Но я не мог ничего увидеть. Хотя задняя дверь была открыта и свет струился через сетку, которая закрывала проем, я не видел, что происходит внутри. Я только слышал топот, грохот падавшей мебели, леденивший кровь боевой клич Пита и визг Белл. Тогда я подкрался к решетке, надеясь хоть одним глазком взглянуть на кровавую бойню. Проклятая решетка была заперта на крючок! Это было единственное, что я не учел в своем плане. Я лихорадочно стал шарить в карманах, нашел перочинный нож, сломал ноготь, пока открывал его, потом просунул лезвие в щель и откинул крючок. Едва я успел убрать нож, как Пит, словно каскадер-мотоциклист, таранящий забор, вдарил изнутри по решетке.

Я перелетел через розовый куст. Сомневаюсь, что Майлз и Белл пытались преследовать Пита, – я бы на их месте не рискнул. Но я постарался спрятаться за кустом, чтобы меня не заметили. Спустя некоторое время я поднялся на ноги, постоял немного и двинулся вокруг дома, подальше от открытой двери, из которой свет падал во двор. Теперь надо было подождать, пока Пит успокоится; только тогда его можно будет взять на руки – я-то знаю кошачьи повадки.

Каждый раз, когда он проходил мимо, чтобы подойти к двери и объявить им свой утробный вызов, я ласково подзывал его:

– Пит! Иди сюда, Пит. Успокойся, мой мальчик, все в порядке.

Он знал, что я здесь, но не обращал на меня внимания, лишь дважды взглянул в мою сторону – и все. Кошки никогда не делают несколько дел сразу; он был теперь очень занят, и у него не было времени любезничать со мной. Но я был уверен, что он подойдет ко мне, как только поостынет.

Пока я ждал Пита, сидя на корточках, из дома послышался шум воды – они ушли в ванную смывать кровь, оставив меня в гостиной. Тут мне в голову пришла жуткая мысль: а что произойдет, если проникнуть в дом и перерезать горло своему беспомощному телу? Но я прогнал эту мысль прочь: не настолько я любопытен, да и самоубийство может стать заключительным экспериментом, даже если обстоятельства его весьма любопытны с математической точки зрения.

И я могу не узнать его результатов.

Кроме того, я вообще не хотел входить в этот дом. Я мог столкнуться с Майлзом – а покойник в моем положении был бы ни к чему.

Наконец Пит остановился передо мной, не дойдя фута три-четыре.

– Мррроуфр? – сказал он, подразумевая: «Давай-ка вернемся и очистим от них помещение. Ты ударишь сверху, я – снизу».

– Нет, мой мальчик. Представление закончилось.

– О-о-о, ма-а-ало-о-о!

– Пора домой, Пит. Ну, иди к Дэнни.

Он сел и принялся умываться. Закончив туалет, он взглянул на меня, и я протянул руки. Он прыгнул ко мне.

– Мрряу? («Где, черт возьми, ты болтался, когда начался бой?»)

Я отнес его в машину и опустил на сиденье водителя – единственное свободное место. Он обнюхал железки, нагроможденные на его обычном месте, и с упреком посмотрел на меня.

– Придется тебе сидеть у меня на коленях, – объяснил я ему. – Кончай суетиться.

Я включил фары, и мы рванули вниз по улице. Потом я повернул направо, и мы направились в сторону Большого Медвежьего озера, к лагерю девочек-скаутов. Через десять минут я освободил от обломков «Фрэнка» переднее сиденье, и Пит занял свое законное место – к нашему обоюдному удовлетворению. Потом я очистил пол кабины, а несколько миль спустя остановился и засунул заметки и чертежи в отверстие ливневого стока. Выше, уже в горах, я избавился от шасси кресла, сбросив его вниз, в сухое русло реки, – оно весело загрохотало по камням.

Около трех часов ночи я подъехал к придорожному мотелю, недалеко от поворота к лагерю. Там я снял домик за бешеные деньги – Пит чуть не испортил все дело, поминутно высовывая голову из окна машины и вставляя замечания в наш разговор с хозяином.

– Когда приходит сюда утренняя почта из Лос-Анджелеса? – спросил я хозяина.

– Вертолет прилетает в семь тридцать, и ни минутой позже.

– Прекрасно. Разбудите меня в семь, ладно?

– Мистер, если вы сможете проспать здесь до семи, я вам завидую. Но ваш заказ запишу.

К восьми мы с Питом уже позавтракали, а я побрился и принял душ. Я осмотрел Пита при дневном свете и пришел к заключению, что он вышел из боя целым и невредимым, не считая одной-двух царапин. Мы выписались, и я свернул на частную дорогу к лагерю. Передо мной туда же свернул грузовичок Дяди Сэма с почтой – я решил, что это добрый знак и сегодня мне должно повезти.

Никогда в жизни я не видел столько маленьких девочек сразу. Они резвились, как котята, и были неотличимы друг от друга в зеленой скаутской форме. Все, мимо кого я проходил, хотели посмотреть на Пита, хотя большинство застенчиво смотрели издали, не приближаясь. Я подошел к домику с надписью «Штаб», где меня встретила еще одна особа в форме, но уже далеко не девочка.

Она ко мне отнеслась с естественной подозрительностью: если незнакомый мужчина спрашивает разрешения посетить маленькую девочку, которая вот-вот превратится в девушку, это всегда подозрительно. Я объяснил ей, что я – Д. Б. Дэвис, дядя одной из них, и мне надо сообщить кое-что, касающееся семьи моей племянницы. Она мне отказала, заявив, что посещать детей могут только родители, все остальные допускаются в лагерь только в их сопровождении и, уж во всяком случае, не с утра пораньше, а только с четырех часов.

– Мне не обязательно разговаривать с Фредерикой. Я должен лишь передать ей кое-что. Это чрезвычайные обстоятельства.

– В таком случае напишите записку, а я передам ей, как только закончатся занятия по ритмике.

Я расстроился и постарался, чтобы она это заметила.

– Мне не хотелось бы писать записку. Для нее будет лучше, если передать все на словах.

– У вас в семье кто-то умер?

– Не совсем. Семейные неурядицы. Извините, но я не вправе говорить с кем-либо об этом. Речь идет о ее матери.

Она все еще колебалась. Но тут в беседу вступил Пит. Я держал его на согнутой левой руке, а правой придерживал за грудь: не хотелось оставлять его в машине, да и Рикки, я знал, захочет его увидеть. Он терпел, пока я нес его сюда, а теперь ему захотелось размяться.

– Крварр?

Она взглянула на него и сказала:

– Ах ты, мой хороший. У меня дома такая же полосатенькая; может, они из одного помета?

– Это кот Фредерики, – торжественно сказал я. – Мне пришлось взять его с собой, потому что… так было нужно. За ним некому присматривать.

– Ох, бедняжечка! – Она почесала его за ухом и сделала, слава богу, все как надо.