The Beatles. Единственная на свете авторизованная биография - Хантер Дэвис

Джон всегда меня в чем-то подозревал. Обвинял: дескать, я хочу купить Northern Songs, ничего ему не сказав. Я тогда думал, куда вложиться, а тут Питер Браун говорит: есть же Northern Songs, вложись туда, и я купил акций, что-то около тысячи, кажется. Джон взвился до небес — считал, что я козни строю. А потом и сам акции купил. Он всегда считал, что я ужасно коварный и изворотливый. Такая у меня репутация — обаятельный, но хитрый.

Тут на днях была история на свадьбе Ринго. Я сказал Силле [Блэк], что мне нравится Бобби [ее муж][264]. Вот ровно так и сказал, слово в слово, ничего больше. Бобби хороший парень. Но что на самом деле у тебя на уме, Пол? Ты ведь не это имеешь в виду, ты ведь чего-то добиваешься? Что я имел в виду, то и сказал, но она не поверила. Никто не верит. Все считают, я постоянно все просчитываю.

Это правда, я иногда отступаю на шаг назад и смотрю — в отличие от Джона. Я заглядываю в будущее. Осторожничаю. Если бы Джону предложили бесплатно гитару, он бы взял не задумываясь. А я сделаю шаг назад и подумаю: что это за человек, чего ему на самом деле надо, что он имеет в виду? Это же я постоянно твердил Кляйну, что надо откладывать деньги на налоги.

Мне не нравится быть самым осторожным. Я бы лучше был импульсивным, как Джон. Вот он бросался в омут с головой. В любой толпе его было слышно лучше всех. У него голос был громкий. Самый голосистый петух. Мы с Джорджем в студии так его и называли. Я никогда не пытался его облапошить, никогда. Он порой бывал тот еще свинский интриган. Никто и не догадывался. А сейчас, после смерти, стал Мартином Лютером Ленноном. Но на самом деле он и не такой. Он не был святым. Всего лишь разоблачителем.

Десять лет он нещадно критиковал мои песни. У него из-за моих песен была паранойя. Мы друг на друга орали в голос.

Вначале он был такой ярмарочный герой. Здоровый парень в машинке на автодроме посреди ярмарки, и мы считали, он клевый. Мы с Джорджем были младше, и тогда это здорово чувствовалось. Он был нашим подростковым кумиром. Я часто рассказывал, что мое первое впечатление о нем — запах алкоголя, но это просто прикольная история. Я так прикалывался. История правдивая, но в ней примерно одна восьмая правды. Я так говорил, когда спрашивали, какое у меня первое воспоминание о Джоне. На самом деле первая реакция была проста: он клевый, просто клевый парень и отличный певец. Мое настоящее первое впечатление — удивительно, как он сочинял слова.

Он пел «Come Go with Me to the Penitentiary»[265] и не знал ни слова. Все сочинял на ходу. Меня это потрясло.

В конце концов он стал ужасно ревновать. Даже не давал мне прикасаться к своему ребенку. Он иногда от ревности просто свихивался. Я это, пожалуй, отчасти перенял…

Это правда, что мне не нравился Стю, но я ничего не имел против него лично. Просто на басу он играть не умел. Вот и все. Я возражал против него по делу, ради группы. Он знал, что не умеет. Это я ему посоветовал стоять спиной к аудитории. Я не хотел сменить его на басу. Он сам ушел, решил остаться в Гамбурге. Джон сначала попросил Джорджа заменить Стю. Я тут на днях у Джорджа уточнил. Он прекрасно помнит. Джордж отказался. И тогда Джон попросил меня. Но на басу я мучился. Это не мое.

То же самое с Питом Бестом. Я не завидовал его красоте. Просто он не умел играть. Ринго был намного лучше. И поэтому мы хотели, чтобы Пит ушел.

Предположить, что Брайана убили, — это бред, но финансовые проблемы — это правда. Нас надурили на миллионы, но в итоге выяснилось, что оно того не стоит — со всеми судиться. Потратили бы уйму времени, а всех денег назад все равно бы не получили. Мы же понимали, что большинство выкрутятся. И тут виноват исключительно Брайан. Он был неопытен. Я всегда это говорил. Совсем щегол.

Мы знали, что он гей, но это не имело значения. Одно время он не знал, что мы знаем, а мы продолжали притворяться. Это было не важно. Тема никогда с ним не обсуждалась. Он это держал в большом секрете. Нам было все равно. Ну, перемигивались иногда у него за спиной, когда видели трансвестита, например. Ловили его взгляд — смотрели, покраснел он или нет. Но ничего не говорили. Это все было по-дружески. А что касается того рисунка, где Брайан среди подростков в «Кэверн» и у него текут слюнки, то это неправда. Я понимаю, что такое право художника, но это бред. Остальные рисунки претендовали на достоверность, первая же вроде была срисована с фотографии, и эта тоже выглядит как будто подлинной. Просто хотели раздуть гомосексуальность Брайана. Он никогда не сидел в «Кэверн». Во всяком случае, ни с кем не общался. Стоял у стены, чтоб никто его не увидел и не догадался, что он тут. И никакие слюнки у него не текли.

Я перед Джоном преклонялся. Он был взрослый парень. А я был мелким. Потом я тоже взрослел, рос, у нас появилось много общего. Я поднялся до его уровня. Писал песни наравне с ним, иногда не хуже. Мы стали равными. И ему было неуютно. Он всегда в себе сомневался. С женщинами то же самое. Он, между прочим, когда познакомился с Йоко, сказал мне, чтоб я к ней не подкатывал.

Я где-то читал, как он говорил — мол, он помогал мне сочинять «Eleanor Rigby». Ага. Где-то полстрочки. Зато он совсем забыл, что я написал мелодию «In My Life». Это была моя мелодия. А может, он просто ошибся. Забыл.

Я понимаю, что произошло, когда он встретил Йоко. Ему надо было выкинуть все старые эмоции. Он прошелся по всем своим романам, признался ей во всем. У нас с Линдой, когда мы познакомились, было то же самое. Доказываешь, как сильно любишь человека, признавшись ему во всем, что было. И Джон решил избавиться от меня.

Я никогда не отвечал ему той же монетой, но не мог скрыть, как меня злят его нападки, когда он называл мою музыку «мяузикой» и говорил, что я пою, как Энгельберт Хампердинк…

Если перечислять, сколько раз он причинил боль мне… Я записал без него одну песенку — а он столько про меня наговорил…

Если вдуматься, я не сделал Джону ничего плохого — не то что он. И вообще, он мне отомстил — сделал «Revolution 9». Взял и записал ее без меня. Но об этом никто не вспоминает. Джон теперь хороший, а я негодяй. И все это твердят.

Но когда Джон был жив, возразил я, все казалось наоборот: хороший был ты, а негодяй он. Ни то ни другое, разумеется, не есть правда — ну, не вполне. Скоро все утрясется. Ты, главное, держись.

Но обо мне и Джоне печатают разные факты. Которые отнюдь не факты. Однако они будут записаны. Войдут в историю. Останутся навсегда. Люди всему поверят.

Так или иначе, мы с Ринго и Джорджем пообещали, что отныне будем хорошо друг к другу относиться. Я теперь, когда мы встречаемся, не упоминаю «Эппл». Уже научился. Одно слово про «Эппл» — и дальше непременно ссоры и крики…