Две королевы - Джон Гай

Сесил увидел опасность. И все больше беспокоился. Это «свидетельство» оказалось не таким убедительным, как заявлял Морей. Иногда цель оправдывает средства. Сесил зачеркнул слово «после» и сверху написал «до» — своим уникальным почерком. Теперь надпись выглядела так: «Копия из Стирлинга до похищения…» За одну или две секунды абсолютно невинный и понятный документ превратился в компрометирующий и нелогичный. Вероятно, одно это слово «до» было самым важным из всех, которые Сесил вписал в документы, имевшие отношение к Марии, королеве Шотландии.

По сравнению с этим письмом оставшиеся седьмое и восьмое письма не имеют особого значения, и, возможно, именно поэтому их рукописные копии не сохранились. До нас дошли лишь переводы на среднешотландский, изданные врагами Марии.

Седьмое письмо представляет собой почти точную копию основной части шестого письма. Предполагается, что это тоже послание Марии к Босуэллу, написанное накануне или за несколько дней до похищения. «Что касается времени и места, я вверяю себя Вашему брату и вам… Он сталкивается с многочисленными трудностями». По всей видимости, это просто один из вариантов перевода шестого письма на среднешотландский, включенный в перечень обличающих документов просто ради увеличения объема. Возможно, главной причиной его причисления к свидетельствам был тот факт, что в нем Хантли описывается Босуэллу как «Ваш брат», а не как «фальшивый шурин», что несколько смягчает противоречие с известным фактом, что Хантли поссорился с Босуэллом только после похищения, когда Мария согласилась выйти за него замуж.

Утверждается, что последнее письмо, под номером 8, было написано накануне похищения — то есть это третье письмо, якобы отправленное Марией Босуэллу меньше чем за сутки. В нем также повторяется содержание шестого письма. Но если в седьмом письме была предпринята попытка исправить хронологическую ошибку, допущенную лордами в отношении Хантли, то на этот раз он был назван «Вашим бывшим шурином». Письмо начинается словами: «Милорд, после моего последнего письма Ваш бывший шурин пришел ко мне, очень расстроенный, и спросил моего совета, что ему делать после завтрашнего дня, поскольку здесь будет много людей, и среди прочих граф Сандерленд…» Такое описание Хантли даже менее правдоподобно, чем «фальшивый шурин». Здесь есть и еще одна явная ошибка, потому что графа Сандерленда не было в свите Марии, когда после посещения сына она появилась на мосту через Алмонд по дороге из Стирлинга в Линлитгоу; не было его и в Данбаре. Марию сопровождали Мейтланд, Хантли и сэр Джеймс Мелвилл. Даже Морей в своем рассказе о действиях Марии и Босуэлла не упоминает Сандерленда, который не участвовал в тех событиях. Причина появления его имени в восьмом письме — полная загадка.

Из писем 6–8, трех писем о «похищении», серьезного внимания заслуживает только письмо под номером 6. Скорее всего, она настоящее, но из него не следует, что Мария сговорилась с Босуэллом насчет своего похищения, — в нем нет никаких доказательств. «Я хотела бы умереть, — якобы пишет она. — Потому что вижу, что все складывается неудачно. Вы обещали мне совсем другое…» Вряд ли подобные чувства можно ожидать от добровольного помощника, согласившегося на рискованное предприятие. Кроме того, версию Морея опровергает прошедшее время глаголов. Вероятно, Морей это понимал и решил, что для убедительности лордам требуется нечто более конкретное. Это привело к появлению седьмого и восьмого писем, в которых предпринята попытка подкрепить суть шестого письма, но которые в конечном счете еще больше обнажили необоснованность предположений, на которых строилась аргументация.

Тем не менее на первый взгляд «письма из ларца» представляют собой улику — при условии, что они настоящие и написаны рукой Марии. Через два месяца после прочтения досье Бьюкенена и копий, предоставленных Мореем, чтобы удовлетворить его аппетит, Сесил решил действовать. Он убедил Елизавету учредить особый трибунал — его часто называют «комиссией» (что не совсем верно), чтобы не использовать слово «суд», — для расследования обвинений против Марии.

Вскоре должен был состояться судебный процесс, якобы беспристрастный. Вероятно, Елизавета не кривила душой, когда говорила, что ее цель при назначении членов комиссии — положить «конец разногласиям, спорам и противоречиям, возникшим и не ослабляющимся, между ее дорогой сестрой и кузиной, Марией, королевой Шотландии, и ее подданными». Но трибунал, созванный Сесилом, был больше похож на специальный суд, предназначенный для того, чтобы доказать виновность Марии в заговоре с целью убийства Дарнли. Судьями должны были стать герцог Норфолк, граф Сассекс и ветеран шотландской политики сэр Ральф Садлер, бывший секретарь Генриха VIII и посол в Эдинбурге.

Гениальная идея Сесила состояла в том, что при рассмотрении «писем из ларца» Елизавета будет выглядеть непредвзятым арбитром, тогда как в действительности ее убедили назначить комиссию, которой дано право объявить их подлинными или фальшивыми и таким образом определить степень вины Марии. Мария не хотела признавать законность трибунала, но находилась не в том положении, чтобы спорить. Она надеялась, что тщательное изучение документов снимет с нее все обвинения, поскольку считала письма явной подделкой. Она восприняла назначение герцога Норфолка как добрый знак, поскольку тот не скрывал своего враждебного отношения к лордам конфедерации, называя их врагами монархии. Поэтому Мария признала полномочия трибунала и назначила своих адвокатов, хотя официально не соглашалась с правом Елизаветы держать ее в Англии или судить.

Трибунал начал работу 4 октября в Йорке, и первым слово предоставили защитникам Марии, которые выдвинули свои обвинения против Морея и лордов конфедерации. Они протестовали против «великих обид, несправедливостей и ущерба», нанесенных Марии и ее верным подданным мятежными лордами, и обращались к Елизавете как к уважаемому и беспристрастному арбитру. Если у Морея и его союзников есть какие-либо доказательства, заявили адвокаты, их следует представить в письменном виде для должного изучения и опровержения.

Затем наступила очередь Морея. Не удивительно, что он не горел желанием настаивать на обвинении в убийстве или предъявлять собранные доказательства. Он подстраховывался, опасаясь гнева Елизаветы, если он обвинит свою сестру в убийстве и супружеской неверности, но не сможет этого доказать. Морей также хотел получить гарантии, что если ему удастся доказать вину Марии, то она больше не вернется на шотландский трон.

Именно это было главным. Морей боялся, что даже если он докажет соучастие Марии в убийстве Дарнли, Елизавета все равно не признает его назначение регентом или согласится передать Марию лордам, чтобы они решали ее судьбу, а может, будет держать ее в английской тюрьме. Он не желал представлять суду оригиналы «писем из ларца», по крайней мере официально, пока не будет уверен в своей победе — в том или ином виде. Морею хотелось и того и другого. Он отказывался передавать письма официально, но с готовностью показывал их английским судьям «в частном порядке и тайно». Письма не показали представителям Марии — согласно установленной Сесилом процедуре, они не имели права требовать доступа к документам.

На английских судей тактика Морея не произвела впечатления. Обвинения были шокирующими, но принадлежали ли письма Марии? Судьи не увидели никаких доказательств. Самый несговорчивый из них, граф Сассекс, прямо предупреждал об этом Сесила. 22 октября он писал: «Если противная сторона обвинит ее в убийстве, предъявив письма, то она будет все отрицать и обвинит большинство из них [то есть лордов конфедерации] в явном согласии на убийство, что будет трудно опровергнуть». Сассекс понимал, если Морей и его делегация представят «письма из ларца», адвокатам Марии будет достаточно лишь отрицать, что письма принадлежат ей. И она сможет коренным образом изменить ситуацию, обвинив мятежных лордов в убийстве Дарнли. Тогда в роли подсудимых окажутся лорды, а не Мария. И поскольку в деле замешаны большинство из ее обвинителей, то Морей проиграет.