Две королевы - Джон Гай

Если же, с другой стороны, проверка на совпадение почерка была проведена поверхностно или включала лишь несколько выбранных страниц, то она вполне могла быть успешной. Мы уже видели, что, за исключением седьмого и восьмого писем, Морей, скорее всего, представил настоящие, но искусно подобранные страницы, часть из которых была взята из более ранних писем к Дарнли, а часть — из более поздних писем к Босуэллу, и что самые компрометирующие вставки во втором письме, скорее всего, вписывались в пустые места. Тщательное исследование каждой страницы всех «писем из ларца» заняло бы много времени, а мы знаем, что к тому моменту, когда трибунал переехал в Хэмптон-Корт, судей было уже слишком много, чтобы все они могли уместиться за маленьким столом и внимательно рассматривать каждый документ, и поэтому вполне возможно, что все устроили так, чтобы создалось впечатление, что тест на почерк успешно пройден.

Когда Мария узнала о заседаниях в Хэмптон-Корте, то потребовала, чтобы ей позволили выступить перед трибуналом, но получила отказ. Однако Елизавета заявила делегации Морея, что разрешит судьям продолжить слушания только в том случае, если ее кузине будет позволено назначить представителя, который будет от ее имени отвечать на предъявленные обвинения, или она сама побеседует с делегацией, которую пришлет к ней Елизавета.

Наконец, Мария выступила с заявлением. Она отказывается отвечать на обвинения до тех пор, пока ей не позволят повидаться с Елизаветой. В противном случае она не признает правомочность трибунала. Она и так сделала слишком много уступок. «Я не равна восставшим против меня и никогда не позволю судить себя наравне с ними».

Мария защищала свое достоинство. Она отказывалась терпеть подобное неуважение. Морей и его делегация лгут, заявляла она. Они злонамеренно обвинили ее в убийстве Дарнли, «тогда как совершили его сами». Единственное указание, которое она дала своим адвокатам: «Я никогда никому не писала что-либо, связанное с этим делом. Эти письма, если таковые появятся, — фальшивка и подделка, сочиненные ими самими только лишь для того, чтобы обесчестить и оклеветать меня».

Жаль, что Мария этого не знала, но Елизавета была в целом согласна с ней. Елизавета присутствовала в Хэмптон-Корте в первый день заседаний комиссии, но считала себя всего лишь «наблюдателем». Она полагала, что королева не вправе судить равного себе суверенного монарха. По ее собственным словам, цель этих слушаний состояла в том, чтобы «ясно понять истинность обвинений против королевы Шотландии», но «без предвзятости к той или другой стороне». Когда этого не произошло, а Сесил составил протоколы, указывающие на вину Марии, Елизавета внезапно объявила об окончании слушаний. Она отказалась встречаться с Марией, но заявила, что поскольку та не желает отвечать на обвинения, судебное разбирательство откладывается на неопределенное время. Именно это и произошло. К Рождеству 1568 г. Марию не признали невиновной, но и не осудили. Возникла неопределенность. Никакого вывода о подлинности «писем из ларца» сделано не было. Елизавета руководствовалась принципами естественного права. Действия Сесила были крайне предвзятыми, и Мария имела право изложить свою точку зрения перед судьями. Единственное, чего не смогла заставить себя сделать Елизавета, — встретиться с Марией и лично выслушать ее аргументы.

Но Мария посчитала это оскорбительным. Получалось, что Елизавета ставит себя выше ее. Она была убеждена, что кузина поступает с ней несправедливо. «Ах, мадам, — спрашивала она, — приходилось ли Вам слышать, что правителя лишают возможности лично выслушать слова тех, кто жалуется на ложные обвинения?» Мария советует Елизавете не верить, что она бежала в Англию, чтобы спасти свою жизнь. Ее цель — восстановить свою честь, получить поддержку и покарать мятежников. Она не позволит «судить себя наравне с ними». Она никогда так не унизится. Она всегда считала английскую королеву «ближайшей родственницей и верным другом». Она полагала, что Елизавета почтет за честь, когда ее назовут «вернувшей королеву», и надеялась на доброе отношение. Теперь Мария видит, что ошиблась. А Сесила она считает самым главным и безжалостным противником. За всем этим стоит он. «Вы говорите, — упрекала она Елизавету, — что в этом деле советовались с самыми знатными персонами. Упаси Господь, чтобы я стала причиной Вашего бесчестья, тогда как мои намерения были прямо противоположными».

Мария реагировала на события единственным способом, который ей был доступен в условиях неволи: точно так же действовал бы ее дядя, кардинал Лотарингский. Она написала Филиппу II, главному защитнику католиков в Европе, заявив о своей невиновности и обратившись за помощью. «Меня лишили свободы и тщательно стерегут», — жаловалась она. Поэтому она хочет, чтобы все католические правители знали, что она «послушная, смиренная и преданная дочь святой католической римской церкви, которая будет жить и умрет в истинной вере, каково всегда было мое намерение». Письмо было всего лишь пробным шаром, но указывало на серьезное изменение ее позиции, поскольку Мария всегда — если не считать краткого периода перед убийством Риццио — считала религиозный компромисс краеугольным камнем своей политики. Приближался тектонический сдвиг, который обесценит ее родственные связи с Елизаветой, свяжет ее судьбу с папой и Филиппом II, и в результате угроза «безопасности» Елизаветы и протестантизму станет самой сильной с тех пор, как Мария вернулась в Шотландию.

Мария была обескровлена Сесилом, но не смирилась. Близился новый этап ее жизни, совсем не похожий на прежние.

Когда Елизавета отвергла требование Марии о личной встрече, а Мария отказалась обсуждать «письма из ларца» через посредников, возникла тупиковая ситуация. Слушания не возобновлялись. Никакого решения принято не было. Мария не выиграла, но и не проиграла, если не считать того, что Елизавета уступила настойчивым требованиям Сесила и с неохотой признала Морея регентом Шотландии. В противном случае в стране образовался бы вакуум власти. Но Елизавета по-прежнему не доверяла Морею. От него откупились займом в размере 5000 фунтов, что, по его мнению, было прискорбно мало. Несмотря на то что его сестру удалось отстранить от власти, она оставалась живой и здоровой — королевой в изгнании, обвинения против которой не доказаны. Елизавета питала такое уважение к идее монархии, что заставила всех судей трибунала поклясться, что они сохранят тайну. Что касается общественного мнения Англии, то для него «письма из ларца» просто не существовали.

Елизавета будет держать Марию в неволе следующие восемнадцать лет — под домашним арестом и без права принимать посетителей, однако ей будут оставлены многие, если не все, привилегии и предметы роскоши как правителю в изгнании и гостье. Несмотря на такой долгий срок, решение о ее удержании никогда не считалось окончательным. Почти до самого конца среди ее привилегий было право дипломатического представительства, право на церемонии и протокол королевского двора, хотя и строго ограниченное, а также право на развлечения, изредка на верховые прогулки в пределах мили или двух от ее жилища. В чем-то Мария могла делать все, что ей заблагорассудится, в чем-то была строго ограничена; за всеми ее действиями следили, ее письма перехватывали, ее постоянно стерегли, иногда усиленно, иногда спустя рукава, но, несмотря на многочисленные привилегии, с самого первого и до самого последнего дня она считала, что с ней поступают несправедливо.