Бельский - Геннадий Ананьев

Так все и вышло. Едва сходились стрельцы и наемники, тут же возникали ссоры. Вроде бы по пустякам, но злобные, готовые перерасти в зуботычины, а то и рубку.

Дмитрию Ивановичу о каждой из них докладывали Ян и Станислав Бучинские, обвиняя в основном стрельцов и обеляя наемников, но он не очень-то верил этим докладам, понимая меж тем, что, если не успокоит ратников, неуютно ему придется на золотом троне.

Не давали ему успокоения и разговоры с воеводой Петром Басмановым, который больше обвинял его личную гвардию, а не стрельцов. Да и советовал воевода неисполнимое:

— Замени, государь, весь Кремлевский стрелецкий полк. Откажись от наемников для личной охраны. Пусть тоже разъезжаются по своим странам. Выборные дворяне, уверяю тебя, государь, и казаки надежней.

Совершенно прав воевода, тут с ним не поспоришь, но как на это посмотрят иезуиты, одобрят ли Папа Римский, Сигизмунд Третий и Юрий Мнишек? Если же они отвернутся, можно ли будет усидеть на троне? Нет, на такой риск Дмитрий Иванович не смог решиться.

А зря. Россия бы сумела защитить своего государя, стань он действительно русским царем, отцом-батюшкой для народа. И от Сигизмунда защитить. И от Папы Римского. Да и от боярско-княжеских домогателей престола.

Не понял всего этого Дмитрий Иванович, круто повязавшийся с католицизмом и сам его приняв. Сумели его так воспитать хитрецы-иезуиты и ляхи. Он видел полное успокоение Кремля, Москвы и всех иных старейших городов в скорой свадьбе. Празднества отвлекут от различных крамольных мыслей, а главное, после свадьбы можно будет постепенно избавиться и от докучливых иезуитов, и от разнузданных шляхтичей, возомнивших о себе Бог знает что.

Воздушные замки. Чтобы ускорить приезд Марины Мнишек, послал ей еще крупную сумму из царской казны, а отцу ее — отдельную мзду с просьбой поспешить, но получил вместо ответа Мнишека доклад тайного дьяка (Бельский теперь часто поручал докладывать государю о полученных доносах дьяку, находя для своего неучастия различные предлоги), который должен был бы вызвать гнев государя: «Не ехать меня приневоливает князь Московский, а лететь».

Тайный дьяк даже осмелился посоветовать:

— Расторгни договор с Мнишеками. Гони их.

— Ступай, — незлобливо остановил непрошеного советчика Дмитрий. — Я знаю, как поступить.

Он в тот же день подготовил владенную грамоту Сандомирскому воеводе на управление Смоленском, и это подействовало: поезд будущей царицы Руси поехал спешней, и к концу апреля прибыл в Вязьму, где остановился в бывшем дворце Бориса Годунова. Передохнув всего пару дней, Марина продолжила путь, и уже первого мая, в день праздника Первых всходов, невесту государя встречали верстах в пятнадцати от столицы дворяне, дети боярские, стрельцы, казаки — все в красных кафтанах с белой перевязью на груди. Кроме войска Марину встречали толпы москвичей, поляки, немцы и даже англичане со шведами. Дмитрий Иванович тайно находился в этой толпе в одежде простолюдина.

Среди встречающих не было только духовенства. Даже самого патриарха. Церковь православная протестовала: она поставила условие Дмитрию Ивановичу, чтобы до венчания Марина Мнишек крестилась в греческое вероисповедание. Государь пошел на уступки, но не полностью. Он заверил, что Марина станет посещать православные церкви, хотя тайно будет иметь для себя католическую; примет от патриарха Игнатия Святые Тайны, станет поститься не в субботу, а в среду — патриарх согласился с этим полуобращением царицы в православие, но мало кто из клира поддержал, даже опала митрополита Гермогена и епископа Иосифа, которые наиболее яро противились женитьбе царя русского на католичке, не испугало духовенство. Оно выказывало отрицательное отношение к предстоящей свадьбе совершенно откровенно, подбадривая себя: «Всех не осмелится сослать!»

На берегу Москвы-реки, перед въездам в город — шелковый шатер, шитый жемчугом и золотом. В него ввели Марину. Он полон бояр и князей, встречают с поклоном. С приветственной речью выступил князь Мстиславский. Ее дополнил князь Василий Шуйский по собственному почину, не предусмотренному загодя:

— Москва и Русь, царица великой державы, у твоих ног. Мы, рабы твои, рады служить тебе, не жалея животов своих!

Он хорошо понимал, что самовольничание такого рода не вызовет недовольства государя, наоборот, укрепит его доверие, а это еще более облегчит исполнение коварных замыслов.

Тем временем к шатру подъехала раззолоченная карета, украшенная серебряным орлом царского герба. Запряжена она была дюжиной ногайских лошадей, белых, в яблоках, но не обычных коричневых, а невероятно черных, причем все лошади были схожи, как близняшки. — Кроме кареты у шатра еще дюжина прекрасных верховых коней под дорогими седлами и бархатными, шитыми жемчугом попонами.

— Тебе, царица великой Руси, подарок от верных твоих подданных. Холопов твоих.

Марина в восторге. Она — горда, не скрывает ни радости, ни гордости. Она — царица!

Поезд тронулся. Впереди — три сотни гайдуков с музыкантами. Следом — три дюжины, по сотне каждая, царевых телохранителей. Следом — карета Марины, за ней карета папского нунция Рангони, а уж после нунция — кареты со слугами царицы. Замыкали въезд бояре думные и дворяне в аксамитовых кафтанах.

Во весь дух играли музыканты, с городских стен стреляли пушки, все вроде бы весело и пригоже, но молчали колокола всех церквей, от соборной до приходских. К явной досаде Дмитрия Ивановича, который ждал Марину Мнишек в Кремле.

Безмолвствовали и москвичи, подневольно заполнившие улицы. Даже боярам и князьям на этот раз не кланялись: основательно подпортил торжество гордо восседавший в своей карете папский нунций Рангони. Не принимали сердцем и душой паписта православные, каких в Москве большинство.

Бельский не был среди встречавших Марину бояр. Он известил царя, что, занемог. Но не только одно нежелание встречать католичку было главной причиной самоустранения опекуна от всех дел под предлогом болезни. От своих соглядатаев, что подтвердил и тайный дьяк, Бельский получил сразу несколько отписок о тайной встрече в доме князя Василия Шуйского, подобной той, которая состоялась сразу же после возвращения князя из ссылки; но на сей раз во время пиршества уже открыто говорилось о необходимости свершить переворот. Речь велась даже об убийстве царя.

Среди заговорщиков были и те, кто в свое время поддержал Дмитрия в борьбе за трон: князь Иван Воротынский, дьяк Сутупов, дворянин Пушкин и еще человек пять, кто тоже были ярыми сторонниками возвращения трона законному владельцу. Скрыть такое от государя — смерти подобно; но если ты больной, если не выходишь из дома, а лежишь в постели — какой с тебя спрос? И если заговор будет раскрыт, если князя Василия Шуйского и его сторонников постигнет неудача, в ответе один тайный дьяк.

Не вышел из дома Богдан даже на свадьбу, хотя государь посылал к нему знатного дворянина со своим пригласительным словом, передав, что очень сильно недомогает. Не выходя, однако же, из дома, не выпускал из вида ничего, что творилось в Кремле и в Москве; твердо решил дождаться великих событий в стороне, опричь, когда же они свершатся, собирать готовые плоды самолично. Он часто в эти дни вспоминал, с каким восторгом приветствовали его москвичи на Красной площади и избрали всенародно правителем Руси, лелеял надежду, что все это повторится. С Лобного места оружничий поведает народу о коварстве князя Василия Шуйского, от которого народ отвернется.