Вихри Мраморной арки - Конни Уиллис

— Ты никогда не мерзнешь, — сказала Сомбра, стуча зубами. — Так нечестно!

Зимой я спала под тоненьким одеялом и забывала в школе пальто. И даже жарким хейвенским летом на моих бледных щеках никогда не играл румянец, как у Сомбры. А мои волосы цвета пыли никогда не кучерявились от испарины, как черные локоны подруги. Сомбра напоминала цветок из оранжереи. Она была высокой, худенькой и яркой. Я едва доходила ей до плеча и больше походила на цветы, которые мама пыталась выращивать в открытом грунте: маленькие и невзрачные, они никогда не цвели.

Но я такая не одна. Несколько фермеров из первого поколения, подобно старику Фелпсу, были невысокими и выносливыми, да и все больше и больше новобранцев-иммигрантов, что столовались у Мамиты, выглядели так же, как я.

Я посмотрела на наши с Сомброй фермы, на пустынную дорогу и низкий кирпичный забор, что разделял тусклые посадки озимой пшеницы, окутанные розовато-коричневой дымкой. Может, эмиграционная служба решила присылать сюда столь же невзрачных и блеклых людей, как сам Хейвен, в надежде, что стрептококк их не заметит?

Френси не было на обычном месте, рядом с папиным персиковым деревцем на углу нашей фермы, откуда Сомбре останется пройти еще четверть мили до своего дома. Только одно могло заставить маму увести Френси домой — известие о том, что на западе кто-то болен.

— Сомбра, — спросила я, — в нашем районе никто не заболел?

— Ну как же, — равнодушно ответила она, — старик Фелпс. Я слышала, как медсестра рассказывала об этом твоей маме.

— Скарлатина? — безучастно спросила я.

Ничего другого здесь быть не могло — только скарлатина. Блуждающий стрептококк, занесенный сюда первыми поселенцами, приспособился к сухому и пыльному климату Хейвена, как малиновки к деревьям. Как только антибиотики заканчивались, появлялся стрептококк.

Три недели назад на севере произошла ужасная вспышка скарлатины: семнадцать случаев, в большинстве своем — дети. Участковая медсестра объявила карантин по району, чтобы заболевание не распространилось на запад. А теперь вот из-за мистера Фелпса карантин могли объявить на всей планете. Мистер Фелпс — один из старожилов, он никогда не подхватывал стрептококк и ни разу не болел скарлатиной.

— Районная медсестра говорила твоей маме, что беспокоиться не о чем. Мистер Фелпс живет один, а распространение стрептококка можно пресечь с помощью антибиотиков, которые доставит «Магассар».

— Если он прилетит, — сказала я.

Едва различимый покалывающий страх сдавил мне горло. Еще два сообщения о болезни — и «Магассар» вернется на Землю, так и не совершив посадку. И тогда не будет выпускного.

— Мамита говорила, что нет никаких оснований изолировать нас без антибиотиков, — сказала Сомбра. — Лекарства можно сбросить с орбиты. Нас ведь не изолируют, правда?

Покалывания стали почти болезненными.

— Нет, конечно, нет. Если бы можно было, давно бы так и поступили. Без лекарств нас не оставят, с доставкой что-нибудь придумают.

Мне вспомнилось, как умер малыш Уилли. Давно это было. Мама мне тогда сказала: «Уходи, не попадайся мне на глаза». А папа за меня вступился: «Не срывай свое зло на Хейз. Правительство с нами так обращается, вот их и обвиняй. Или меня — я тебя сюда привез, хотя прекрасно знал, что они затеяли. А Хейз не трогай, она ни в чем не виновата».

Горло мне сдавило. Я сглотнула, но боль не прекращалась, тогда я прижала пальцы к ямке между ключицами, сглотнула еще раз. Стало легче.

— Конечно, нет, — сказала я. — Не беспокойся о мистере Фелпсе, выпускной из-за него не отменят. «Магассар» приземлится раньше, чем пройдет инкубационный период. Возможно, все обойдется карантином одного района.

Мы почти спустились с холма, но не хотелось, чтобы Сом-бра и дальше волновалась о возможном карантине. Я сказала:

— Вчера вечером мама наши платья закончила. Давай зайдем к нам, ты свое примеришь.

Румяное лицо Сомбры раскраснелось еще больше.

— Проверишь, как там длина, нерешительно добавила я. — Заодно и увидишь, как завтра будешь хороша.

Сомбра покачала темноволосой головой.

— Нет, все будет хорошо, я знаю, — замявшись, ответила она. — Мамита просила меня помочь по хозяйству — перед прибытием «Магассара» столько дел! Она наняла еще двух работников и дала мне задание собрать все, что поспело в оранжерее для завтрашнего ужина… Жаль, что не Мамита платья шила, — печально закончила Сомбра.

— Ладно, я твое платье завтра утром вам принесу, — сказала я. — Вдвоем и нарядимся.

Да, о платьях не стоило напоминать, но хуже всего то, что шила их моя мама. Я любила приходить в гости к Сомбре. Мамита, миниатюрная, веселая и неугомонная, как малиновка, кормила нас овощами из теплицы, расспрашивала о школе, на цыпочках тянулась потрепать кудри дочери и обнимала меня на прощание. Моя мама, наоборот, была строгой и неприступной, словно гигантский тростник, что рос у нашего крыльца. Во время примерок она с нами почти не разговаривала. Да, вот если бы Мамита шила нам платья для выпускного…

Вчера Сомбра робко примерила свой наряд, почти готовый, только розовые ленты были приколоты к корсажу булавками.

— Сомбра, ты такая хорошенькая! — воскликнула я. — Мамочка! Это самое красивое платье на свете!

Мама повернулась и так на меня посмотрела, что Сомбра онемела от изумления.

— Больше никогда не называй меня так, — сухо промолвила мама и вышла, хлопнув дверью.

Сомбра так быстро стянула с себя свой наряд, что едва не порвала тонкий белый муслин.

— Это из-за малышей, — сказала я сокрушенно. — Она родила семерых между мной и Френси. Все они почти сразу умерли. Один Уилли дожил до трех, но тут планету охватила эпидемия, лекарств не осталось. Он пять дней умирал, метался по кровати в спальне, плакал и звал маму…

Сомбра застегнула блузку и собрала учебники.

— Но Френси же называет ее мамой! — сердито возразила она.

— Это разные вещи.

— Почему? У Мамиты стрептококк загубил девять малышей. Девять!

— Но у нее осталась ты и близняшки. А у мамы — только Френси.

— И ты. У нее есть ты.

Я не знала, как объяснить Сомбре, что голубоглазая, светловолосая Френси напоминает маме о Сан-Франциско, о Земле. Френси и герани, за которыми мама так тщательно ухаживает в жарком и влажном воздухе своей оранжереи… А о чем она вспоминает, когда смотрит на меня? В день смерти Уилли я спряталась в оранжерее, а мама нашла меня и отстегала розгами. О чем она думала тогда? И что вспомнилось ей сегодня, когда районная медсестра сообщила, что мистер Фелпс болен, и что эпидемия скарлатины вот-вот распространится по всей планете?

Колючий ком опять подкатил к моему горлу. На этот раз я ощутила тупую, ноющую боль. Я надавила на горло кулаком, но лучше не стало. Мелькнула мысль: «Надо бы провериться…»