Под флагом цвета крови и свободы - Екатерина Франк

– Нет, – тихо отрезала женщина, подбирая флягу с водой и пряча под рваный подол между колен. – Нет никого, я одна. Так и передай тому, кто тебя послал!

Смит не обиделся на нее в тот раз: он прекрасно представлял, что пара фляжек с чистой водой не может заставить пленницу довериться ему. На следующий день ему повезло: не доставили в срок необходимые для ремонта запасные мачты, так что капитан Миллер с утра отправился в город ругаться по этому поводу – и Томас снова, отбыв вахту, отправился в дом Рочестера. Его уже узнавали сразу, а Бенни засыпал целым ворохом рассказов о доказательствах сумасшествия пленницы и всучил новый сверток с едой. Охранники в подвале и вовсе пропустили его безо всяких проблем; и лишь спустившись вниз, Томас услышал негромкий голос той женщины:

– Наши души молчаньем кричат,

Только в этом – не наша вина.

На дне моря нет смерти, нет жизни,

На дне моря под водною толщей лежат –

Мертвый холод отсека, лед вечного сна… – слабо, но уверенно выводя привычную мелодию, пела она, и Смит против воли остановился на минуту, боясь нарушить внезапное волшебство мгновения. От каждого звука внутри него все переворачивалось от непонятного, мучительного чувства – казалось, что вся его нехитрая, наполовину состоявшая из попыток стать полноценным членом команды жизнь разбивалась в мельчайшую стеклянную пыль, наполнявшую сердце и легкие.

Слезы подступили к глазам, и он уже дернулся было назад, желая уйти – но песня вдруг оборвалась, тишина наполнилась напряженным ожиданием: каким-то неведомым образом пленница почувствовала его присутствие. Когда Смит открыл дверь, она уже смотрела прямо на него почти без прежнего враждебного выражения. По виску ее стекала кровавая дорожка, и Томас почувствовал, как в его обычно мирном сердце закипает незнакомое жгучее чувство – иногда он испытывал его в своих снах о море, но вживую – еще ни разу.

– Это… мистер Рочестер сделал с тобой? – охрипшим голосом спросил он, отрывая манжету от своей рубашки и принимаясь обрабатывать разбитый висок. Женщина молчала, мелкими жадными глотками отхлебывая принесенную им воду.

– Не худшее из того, что он делал со мной, – неожиданно тихо произнесла она. Смит вздрогнул, едва не выронив подготовленную ткань. Пленница коротко, жестко усмехнулась

– Боишься, да? Он хочет убить моего мужа… который узнал что-то о твоем хозяине. Все говорят, что я сумасшедшая, но я, я-то все знаю! – она расхохоталась громко, сбезумным торжеством, и сразу же стихла, зашептала чуть слышно: – Твой хозяин – страшный человек. Он и мою дочь убил бы или использовал против него, если бы знал, где она… Я семь лет не видела свою дочку. Не знаю даже, где она сейчас. И что бы Джеймс Рочестер не делал со мной – ее он не получит, так и передай! Передай ему, как я сказала!.. – задыхаясь от усилия, она поднялась на локтях, ухватив Томаса за ворот рубахи – тот дернулся было назад, но заставил себя остаться на месте:

– Мистер Рочестер не знает, что я здесь.

– Разве не он – твой хозяин? – холодно возразила женщина, глядя ему прямо в лицо горячечно сверкающими, пронзительно серыми глазами.

– Он мой хозяин, но…

– Тогда передай ему то, что я сказала, и перестань ходить сюда! Я не стану больше гадать, в который день в воде окажется яд или еще что-то, что развяжет мне язык, – с нестерпимой яростью выплюнула она, отталкивая его и отшатываясь в сторону. – Пусть лучше еду приносит тот пекаришка – больше я его не трону. Или пусть совсем никто не приходит, и все наконец закончится! Умереть от голода гораздо легче, чем на дыбе, – глухо прибавила она, отворачиваясь к стене и прижимаясь к ней виском – слава Богу, здоровым, успел заметить Томас, пережидая этот бессильный приступ отчаяния.

Медленно, очень–очень осторожно он передвинулся поближе к ней, почти касаясь рукой ее плеча, и чуть слышно выговорил:

– Ты не поняла меня. Мистер Рочестер не мог послать меня к тебе, потому что я сумасшедший. Он никогда не доверил бы мне столь важное дело.

– Сумасшедший? – недоверчиво, искоса взглянула на него пленница, и Томас кивнул:

– Да. Я попал в какую-то страшную, ужасную историю – я не знаю, в какую именно. Я вообще ничего не знаю… Видишь эти шрамы? – он провел рукой по своему лицу, как никогда ненавидя себя за его уродливость. – Вот таким меня нашла моя команда в море. Я не помню ничего из того, что было раньше… Иногда я вижу сны… У… у меня в них тоже есть дочка, – непрошенные, скупые и жалкие слезы подступали к самому горлу, душа и мешая говорить, и Томас захлебывался ими, еще больше презирая себя за неспособность говорить ровно. – Она такая маленькая… такая чудесная… В тех снах женат, и у моей жены волосы – рыжие, как солнце… как твои волосы. Когда я их увидел… вот тогда я и решил прийти.

– Послушай, – чуть заметно дрогнувшим голосом перебила его пленница. – Если ты думаешь, твоя жена – это я…

– Нет, я и не думал! – искренне воскликнул с жаром Томас. – Я… даже не посмел бы… Я просто подумал, что тебе нужна помощь… – он замолк и снова опустил голову, стыдясь сказанной глупости. В команде товарищи в таких случаях обычно сразу останавливали его, прямо заявляя: «Дружище, ты несешь чушь!» – теперь же некому было произнести эти грубоватые, но разом все прояснявшие слова.

Из оцепенения его неожиданно вывела прохладная твердая ладонь, опустившаяся на плечо. Пленница смотрела на него молча – без отвращения или даже прежней постоянной настороженности; и голос ее был почти спокоен, когда она спросила:

– Как тебя зовут?

– Томас… Томас Смит. Так меня все называют, – торопливо ответил он, еще не веря своему счастью. – Настоящего имени я не знаю.

– А меня зовут Фрэнсис. Я жена капитана Антонио Морено, и я все еще верю в то, что он жив, – тихо, бесконечно убежденно проговорила женщина. – И меня за это тоже считают сумасшедшей…

На корабль Томас вернулся только ближе к вечеру: он сам не знал, почему его до сих пор никто не хватился, но после рассказа Фрэнсис еще несколько часов блуждал по бурлящему городу, сталкиваясь со случайными прохожими, сбиваясь с дороги и снова выходя на нее в самых неожиданных местах. Голос неведомым образом ставшей ему всего за несколько дней самым близким человеком женщины все еще звучал у него в ушах, когда он кое-как добрел до своего судна, получил короткий выговор от вусмерть пьяного боцмана, оставленного Миллером за старшего, и отправился на палубу разбирать старые канаты: часть из них была еще вполне пригодна для использования, прочие же после осмотра отправлялись на выброс.

– Знаешь, как смешно мы познакомились с Антонио? – шептал в его голове прямо в затуманенный разум голос Фрэнсис – и Том едва понимал, что из этого все–таки слышал от нее, а что додумывал сам. – Он тогда только-только стал капитаном и частенько промышлял по своим менее удачливым собратьям. Но на том судне, которое он решил взять на абордаж, служили мы с братом; я хорошо знала те берега и предложила заманить их на мель. И мне это почти удалось! Антонио все считали величайшим штурманом – он и был им! – но даже он едва сумел отклонить корабль от курса, чтобы не сесть килем на дно. Их пушки были мощнее и дальнобойнее наших, а команда многочисленнее; мы приняли бой и проиграли, однако после боя Антонио сказал, что пощадит нас и оставит судно и часть припасов на одном–единственном условии, – Фрэнсис начинала смеяться, и в ее охрипшем голосе звенели неожиданно молодые нотки. – Он хотел видеть штурмана, который почти обманул его. И моя команда отказалась выдавать меня. А вот я согласилась…