Под флагом цвета крови и свободы - Екатерина Франк

– Вот ведь какой молодец! – тихо рассмеялась Эрнеста, потрепав его по волосам. – Ну, а если компаса под рукой не окажется или ты его потеряешь?

Несколько секунд мальчик колебался, явно напряженно размышляя над ответом, затем сдался:

– А вы как делаете?

Морено мягко, снисходительно улыбнулась, приобняв его за плечи, и прижалась щекой к его виску, указывая рукой в загадочно мерцавшее над ними небо:

– Видишь вон те три яркие звезды, которые сходятся в одну линию? От нее отходит стрелка из трех других звезд… Ничего не замечаешь?

– Это… Это что, компас?

– Нет, малыш, это человек. Видишь, какой крошечный? Вон те две звезды – его ноги, еще две повыше – руки, а вот и голова… Смотри, смотри! – затормошила она растерявшегося Роджера. – Когда они так мерцают – значит, он смотрит именно на нас и улыбается. А ты заметил меч на его поясе? Он всегда указывает путь с севера на юг…

– Здорово… – забыв о напускной взрослости, шепнул мальчишка. – А кто он, этот человек? Он раньше был пиратом, как мы?

– Нет, малыш, нет, – покачала головой Морено. – Но он был сыном древнего бога, повелителя морей, и звали его Орион. После своей смерти он отправился на небо, чтобы указывать путь всем морякам своим мечом. Поэтому, где бы ты ни находился: хоть здесь, на Карибах, хоть на Мадагаскаре, хоть в самой Англии, – голос ее чуть заметно дрогнул, – или, положим, в Испании – тебе достаточно поднять глаза вот такой вот ясной ночью, и ты увидишь его на небе…

– Мэм, это все очень интересно, но я все равно не понимаю, как использовать эту информацию применительно к вашей карте, – вмешался Генри, и Эрнеста, скользнув по нему взглядом, внезапно залилась звонким, искренним, почти по–настоящему девическим смехом. Юноша смущенно склонил голову:

– Это был настолько глупый вопрос?

– Когда-то давно наш капитан Джек учился основам навигации у моего отца. Это был первый вопрос, который он ему задал, – отсмеявшись, ответила Эрнеста почти шепотом и наклонившись при этом к самому его уху. Генри и Роджер, переглянувшись, дружно расхохотались.

– На самом деле тут есть одна хитрость, отец научил меня ей, когда мне было пять лет, – с необычайно доброй, хотя и чуть печальной усмешкой поделилась наконец Эрнеста, когда оба они немного поутихли. – В моих картах, чтобы не было путаницы, север всегда находится наверху страницы. Где находится восток? – нарочито строго посмотрела она на Роджера, но мальчишка, нисколько не испугавшись, бойко ткнул пальцем в правый край карты:

– Вот здесь!

– Великолепно! Джек, я определенно возьму твоего сына к себе в ученики – давно мне не попадались такие смышленые ребята, – жизнерадостным голосом заявила Морено как раз приблизившемуся к ним капитану; однако тот лишь бледно усмехнулся мальчику и сразу же с крайне серьезным видом протянул ей подзорную трубу. Эдвард видел, как девушка мгновенно, одним прыжком вскочила на ноги и почти выхватила прибор у него из рук: вся ее веселость сразу же исчезла:

– Где, Джек, где?

– На северо–западе, – указал тот рукой. Морено взглянула в указанном направлении и почти сразу же вздрогнула, произнеся еле слышно:

– Давно?

– Уже почти три часа. Разглядеть флаг до утра не удастся, но само судно явно не мелкое.

– И, может быть, оно даже не одно, – негромко заметила Эрнеста, забирая трубу и вместе с ней отправляясь на корму, откуда открывался лучший обзор. Когда она проходила мимо него, Эдвард осторожно тронул ее за плечо:

– Сеньорита, что случилось?

– Взгляните сами, – поколебавшись, ответила та, протягивая ему трубу. Дойли взял ее, приладил к своим глазам и навел в указанном направлении. В первые секунды ему показалось, что горизонт чист: однако затем он различил смутные тени, в которых опытный взгляд сразу же определил бы очертания кораблей. Эрнеста Морено была права: не один, но по меньшей мере три тяжелых судна, более всего похожих на испанские галеоны, покачивались вдалеке на волнах – не начиная пока что атаку, но, уже несомненно, огромными угрожающими тенями следуя точно за ними.

В доме мистера Рочестера Томас уже бывал раньше – Бенни Хантер, простой и хороший человек, исполнявший обязанности помощника повара помимо прочих мелких поручений, редко имел возможность отлучаться надолго со своей работы, но приятелей всегда охотно привечал, зазывал на кухню и делился кусками побольше и повкуснее. Над Смитом и его странностями он порой посмеивался, но не с целью обидеть, а просто в силу своего жизнерадостного характера – это понимали все, а сам Томас – в первую очередь. И ни за что прежде он не стал бы отвечать этому добродушному, приятному во всех отношениях толстяку обманом за все его мелкие услуги, но теперь и сам не понимал, что же происходит. Смит отлично сознавал, что слаб умом и потому наверняка не понимает многих вещей, очевидных обычным людям; однако неведомое чувство жгло его изнутри, как раскаленным железом. Ничего в своей жизни – в известных ему ее пределах – ему прежде не хотелось так, как увидеть еще раз ту женщину: хоть мельком, но посмотреть на нее еще раз; и еще, как бы глуп и слаб он не был, но Томас все же полагал, что ей может потребоваться помощь – пусть даже от такого беспомощного сумасшедшего, как он.

На кухне у Рочестера ему нравилось: там было тепло, и спокойно, и, как правило, тихо; повар Хаксли, в целом незлобивый, хотя и довольно жадный, имел известное пристрастие к спиртному, а потому после обеда обычно взваливал все обязанности на Бенни, а сам уединялся с бутылкой в своей комнатушке и не выходил оттуда до утра. Хантер же быстро, в два часа готовил еду – отдельно для хозяина дома и для остальной прислуги – а оставшуюся часть дня посвящал вот таким многочасовым посиделкам с друзьями на кухне, где никогда не бывало безлюдно. Смит и прежде частенько бывал здесь, однако впервые чувствовал себя чуждым всей этой сытой, безмятежной обстановке. Расположившись в углу, подальше от распространявшей нестерпимый в послеобеденные часы жар печи, он с непонятной даже ему самому настороженностью наблюдал за остальными – какое-то внутреннее чувство настойчиво повторяло ему, что нужно дождаться момента и постараться что-нибудь узнать о той случайно увиденной женщине. Быть может, даже не от самого Хантера – но тогда надо постараться заговорить ему зубы, отправиться следом за ним под предлогом помощи, чтобы получить возможность осмотреть дом; тот наверняка охранялся, а женщину, ради которой сам мистер Рочестер отправился в порт, должны были стеречь крепче всего, но Томасу, как слабоумному, позволительно было не думать об том в первую очередь. Словно дикий зверь, поджидающий свою добычу в засаде, сидел он, лениво–устало развалившись, будто задремав после тяжелого дня, слушал вполуха остальных и неотрывно смотрел на дверь, гадая, когда придет нужная минута.

И подходящий момент наступил, хотя и отнюдь не сразу: в коридоре раздались тяжелые шаги, и в кухне показалась всклокоченная голова какого-то человека – Смит не знал его имени, но то, несомненно, был один из двух матросов, вместе с Хендриксоном приведшим рыжеволосую пленницу в дом Рочестера.