Ленин - Дмитрий Антонович Волкогонов

вожди ругались, интриговали, сколачивали противостоящие группы, но вождь стоял над всеми. Уничтожали других, но не себя. Партверхушка еще не знала, что скоро будут физически расправляться друг с другом.

«Дорогой Коба.

Пишу тебе по совершенно исключительному случаю… Я очень прошу… заставить прекратить допросы обо мне через моих подчиненных; если райкому или МК что‐либо интересно знать обо мне, то пусть допрашивают меня, хотя доколе будет это недоверие? Поэтому нельзя ли им сказать, что этакие допросы уже стали неприличными!

Прошу простить за взволнованный тон и сбивчивость письма.

Твой Н. Бухарин»[152].

«Взволнованный тон» бывал у Бухарина и во взаимоотношениях с Лениным. Особенно часто споры разгорались в 1919 году, когда он был привлечен к работе, возглавляемой Лениным, по программе Коминтерна. Бухарин был, как и во времена противоборства по Брестскому миру, запальчив, эмоционально несдержан. Тогда он еще не отошел от своих леворадикальных воззрений. Ленин критиковал Бухарина порой весьма больно, однако, питая явную слабость к революционеру, давал ему новые и новые политические поручения.

Так, в апреле 1919 года в ЦК была получена декларация екатеринославских эсеров, в которой они выпячивали на первый план в революционной деятельности национальный аспект, ставили под сомнение диктатуру пролетариата (а как же крестьянство?), возражали против тесного союза Украины и России. Ленин придал документу большое значение, но не стал заниматься проблемой сам, а поручил ее Бухарину. Вождь верил, что в основных вопросах политики Бухарин не «качнется» больше.

«Т. Бухарин!

Напечатайте сие с обстоятельным и спокойным разбором, доказывая детально, что такие колебания социалистов‐революционеров в сторону кулака и отделения от России, т. е. дробление сил, перед Колчаком и Деникиным объективно ведут к помощи буржуазии и Колчаку»[153].

Долгими ночами Бухарин лежал на нарах с открытыми глазами; Ленин доверял, а Сталин не доверяет… Вся его борьба, как на черно‐белой киноленте, медленно проплывает в смятенном, воспаленном мозгу. Он помнит, что написал очередное (какое по счету?!) письмо.

«Тов. Сталину И.В.

Членам ПБ ЦК ВКП(б)

Дорогие товарищи!

Сегодня в «Правде» появилась отрицательная статья, в которой бывшие лидеры правой оппозиции (а следовательно, очевидно, и я, Бухарин) обвиняются в том, что они шли рука об руку с троцкистами и диверсантами гестапо и т. д.

Сим я еще и еще раз заявляю:

1. Ни словом, ни делом, ни помышлением я не имел и не имею ничего общего ни с какими террористами каких бы то ни было мастей. Я считаю чудовищным даже намек на такое обвинение…

2. При всех и всяких обстоятельствах, всюду и везде, я буду настаивать на своей полной и абсолютной невиновности, сколько бы клеветников ни выступало против меня со своими клеветническими показаниями…

С комм. прив., Н. Бухарин»[154].

После письма Бухарина Сталину волна разносной критики как бы затихла. Загнанный «оппозиционер» боялся спугнуть надежду: видимо, Коба прислушался, вспомнил годы совместной борьбы против Троцкого, убедился еще раз в его безусловной лояльности. Бухарин никогда не узнает, что Сталин действительно на этом его письме набросает размашистую резолюцию главному редактору «Правды»:

«Тов. Мехлису. Вопрос о бывших правых (Рыков, Бухарин) отложен до следующего пленума ЦК. Следовательно, надо прекратить ругань по адресу Бухарина (и Рыкова) до решения вопроса. Не требуется большого ума, чтобы понять эту элементарную истину.

И. Сталин»[155].

Он не знал, что Сталин решил расправиться с «любимцем партии» по полной программе. Когда в феврале, накануне пленума ЦК, вновь взметнулась волна клеветы, Бухарин был сломлен или, точнее, сильно надломлен. Он еще не мог понять, что именно он вместе с Лениным, Троцким, Сталиным, со всеми теми, кто собирался его судить, создали такую Систему, жернова которой безжалостны. Это было ритуальное заклание: враги обязательно должны быть! Шпионы и террористы – тоже. Желательно из высшего эшелона власти. Система, чтобы существовать как осажденная крепость, должна была постоянно бороться, выискивать неприятеля, уничтожать всех, кто хотел подорвать ее стены и башни. Но Бухарин сам активно строил эту крепость.

Он помнит, что накануне пленума, собравшись с силами, пишет 20 февраля 1937 года еще одно очередное письмо в Политбюро. Бухарин пытался бороться.

«Дорогие товарищи!

Пленуму ЦК я послал «заявление» почти на 100 страниц, с ответом на тучу клевет, содержащихся в показаниях…

Я в результате всего разбит нервно окончательно. Смерть Серго, которого я горячо любил, как родного человека, подкосила последние силы… Я вам еще раз клянусь последним вздохом Ильича, который умер на моих руках…»

Часть последней фразы Сталин подчеркнул жирным синим карандашом, а на полях – размашистый крест и слово, как выстрел: «Вранье».

Как было в действительности?

…К Ленину приехали 21 января 1924 года после полудня профессора О. Ферстер и В.П. Осипов. Они внимательно осмотрели больного. Никаких тревожных симптомов не было обнаружено[156].

В последние месяцы у угасающего вождя мало кто бывал из его соратников. Ленин был почти недоступен для диалога в своей немоте, да и сам не хотел этих встреч. Надежда Константиновна в своих «совершенно секретных» воспоминаниях, пролежавших десятилетия в партийном заточении, вспоминала: «На вопрос, не хочет ли он повидать Бухарина, который раньше чаще других бывал у нас, или еще кого‐нибудь из товарищей, близко связанных по работе, он отрицательно качал головой, знал, что это будет непомерно тяжело»[157].

Но в тот роковой день Бухарин у Ленина в Горках был. После посещения безнадежно больного вождя врачами Ленину оставалось жить менее двух часов. Когда начались конвульсии больного, разрешили войти в комнату и Бухарину. В его письме в Политбюро не было «вранья».

Бухарин в письме обращается к этому эпизоду с Лениным, надеясь, что хотя бы память о вожде, которого давно превратили в святого идола, защитит и спасет его в эту критическую минуту. Дальше он пишет:

«…Мне остается только: или быть реабилитированным, или сойти со сцены.

В необычайнейшей обстановке я с завтрашнего дня буду голодать полной голодовкой, пока с меня не будут сняты обвинения в измене, вредительстве, терроризме… дайте мне, если мне суждено идти до конца, по скорбному пути, замереть и умереть здесь, никуда меня не перетаскивайте и запретите меня тормошить.

Прощайте. Побеждайте.

Ваш Н. Бухарин»[158].

Да, «скорбный путь» Бухарин пройдет до конца. Может быть, он вспомнил, как в сентябре 1919 года Политбюро обсуждало вопрос об арестах кадетов из буржуазной интеллигенции. Посыпались жалобы. Ареопаг поручил Бухарину, Дзержинскому, Каменеву вернуться к этим делам. Хотя ясно, что Политбюро «пересмотра» никакого делать не собиралось. Об этом, в частности, свидетельствует письмо Ленина, написанное 15 сентября Горькому.

«Дорогой Алексей Максимович!

…Мы решили в