Театр китового уса - Джоанна Куинн

Но прежняя Кристабель похоронена, а она устала. Она не во всех битвах может сражаться.

Эти женщины – часть ее мертвой жизни, для нее они призраки. Она позволит им пройти сквозь себя, как проходит поезд сквозь Англию, мелькающую на периферии зрения: маленькие домики, маленькие поля, маленькие домики, маленькие поля. Она смотрит на женщин, пока они не отводят глаза, затем отворачивается к окну.

Кристабель возвращается на Бейкер-стрит. Здание так же плохо освещено и так же полно сквозняков, как и прежде. Не такое многолюдное, многие кабинеты пусты: только время от времени трещит телетайп из сигнальной комнаты, и курьеры время от времени толкают скрипящие тележки по пустому коридору. В итоге она находит Джоан, свою старую руководительницу, упаковывающую вещи в картонную коробку.

Джоан ее крепко обнимает.

– Приятно снова видеть тебя. Как все прошло?

Кристабель замолкает.

– Не знаю, как это описать коротко.

– Да, полагаю, многое нужно осмыслить.

Кристабель кивает на коробку.

– Куда держишь путь?

– Перевелась в Министерство иностранных дел. Здесь мне немного осталось работы.

– Удачи, – говорит Кристабель, а затем: – Джоан, я все хотела узнать, не известно ли чего от Софи Лерей. Я знаю, что ее схватили, а затем увезли на поезде.

– Мы надеялись найти наших людей в тюрьмах, когда доберемся до Парижа, но все их вычистили. Мы полагаем, что немцы держат ценных заключенных в качестве заложников.

– Ты дашь мне знать, если что-то узнаешь?

– Конечно, – говорит Джоан. – И тебе удачи, Жильберта.

– Кристабель, – говорит Кристабель, протягивая руку.

Кристабель идет обратно по коридору к лестнице, ведущей к выходу из здания, когда через открытую дверь кабинета видит знакомую фигуру. Полковник Перегрин Дрейк откинулся на стуле, положив шляпу на стол, и смеется над чем-то, что сказал кто-то по другую сторону стола. Он чувствует ее взгляд и поднимает на нее глаза.

– Кристабель.

– Привет, – говорит она. – Как дела? Я не знала, что ты здесь.

– Я заглядываю, – говорит он, затем встает и приближается к ней, кладет ладонь на ее руку. – Я очень расстроился, узнав о Дигби. Я надеялся, что он выживет.

– Как и я, – говорит она.

– Но ты вернулась, – говорит он, – и я уверен, твоя семья крайне благодарна.

– Я не видела дядю Уиллоуби больше года, – говорит она. – Я не уверена, что он в курсе происходящего.

Перри вежливо пропускает это, затем поворачивается к человеку по другую сторону стола и говорит:

– Кристабель Сигрейв. Одна из девушек Организации. Была во Франции.

Кристабель не надо заходить в комнату, чтобы знать, какой человек сидит там. Бригадир или генерал. Жесткие усы. Покрыт медалями. Чувство, будто он над чем-то сгорбился, защищая это, и злится, что его прервали в процессе защиты. Она все равно заходит и отдает честь, жест, который кажется неловким в гражданской одежде.

– Сэр.

Он бригадир.

– Хорошо, что вы вернулись, – говорит он.

Перри говорит:

– Но почему ты тут, Кристабель? Ты должна быть дома. Ты по нему, должно быть, ужасно скучала.

– Я пытаюсь выяснить, не известно ли что-то о девушке, с которой я проходила подготовку. Ее схватили.

Перри кивает.

– Мы все хотим больше узнать о пропавших. Сложность, с которой мы столкнулись, в том, что, если мы распространим информацию о женщинах-агентах в попытке найти их, мы признаем, что они были там.

– Они были там, – говорит она.

– Неофициально, – отвечает он.

– Мы делаем все, что можем, – говорит бригадир.

Пустые дома

Сентябрь 1944

Звонит телефон, и его пронзительный зов эхом разносится по Чилкомбу, но нет никого, кто ответил бы на него. Дом пуст. Только чик и тыньк водяных труб. Нестройный хор незаведенных часов.

Непрочтенная почта собирается грудой за дверью. Рекламки и открытки с соболезнованиями. Письма от военного капеллана, путешествующего по Европе.

Коробка пластинок ждет у пыльного граммофона. Страдающие от жажды пальмы в кадках жмутся к немытым окнам. Тяжелые книжки в кабинете говорят только меж собой, если говорят вовсе. Пылинки предпринимают опасные перелеты через пустое пространство.

В других долинах и деревнях, в других домах примерно то же. Поместья не по средствам, стоят голые, без наследников. Пустые мавзолеи.

Пылинки приземляются на величественных каминных полках, где покрытый паутиной мрамор окружает заключенный внутри узор: плотно собранные окаменелости пресноводных улиток, которые пробирались по галечному дну ручьев, пока время, вес и деньги не принесли их сюда, сдавленных и неподвижных, отвердевшими структурами, так тщательно отполированными, что легко позабыть, что когда-то они были чем-то другим.

Форма

Октябрь 1944

Дверь кухни от дождя так раздулась и стала такой неподвижной, что Кристабель приходится навалиться плечом, чтобы ее распахнуть. Внутри мрачно и темно. Из крана капает в пустую раковину. Флосси заходит следом, восклицает:

– Боже, да тут холодина!

– Здесь отвратительно пахнет, – говорит Кристабель.

– Боюсь, Тото опять прятал мертвую добычу, – говорит Флосси.

Бетти хлопотливо проходит мимо них, целеустремленно направляясь к чайнику.

– Чашка чая поможет.

Билл следующий, а за ним Моди и кот Тото, чей хвост радостно подрагивает от возвращения людской компании.

– Я нашел в деревне пару девчушек, которые на следующей неделе придут здесь прибраться, – говорит Билл.

– Тогда мы будем готовы к нашим первым пансионерам, – говорит Флосси, смахивая паутину.

– Я пойду наверх и проверю главный дом, – говорит он.

Кристабель следит, как Билл исчезает в темном коридоре, слышит, как удаляются наверх его шаги. Ей кажется, что она зашла в дом так глубоко, как может себя заставить, что в этом подземном бункере относительно безопасно, но над ней комнаты полны боли, перетянуты опасностью, будто спрятанными минами, которые только ждут, чтобы сдетонировать.

– Сколько прибудет гостей, Флосс? – спрашивает она, открывая кухонный ящик в поисках свечей и спичек, но обнаруживая только мячи для крокета и старые ошейники.

– На наше объявление пришло пять ответов, – говорит Флосс.

Бетти щелкает языком и качает головой.

– Есть общества сохранения, – говорит она, наполняя чайник, – которые приглядывают за историческими домами, чтобы не пришлось селить в них кого попало.

– Я не отдам Чилкомб обществу сохранения, – говорит Кристабель, – уж свою долю точно. Флосс может передать им свою.

– Стольким людям нужно жилье, Бетти, – говорит Флосси. – Я знаю девушку в Земледельческой армии, которая только что вышла замуж, но они с мужем не находят места, которое могут себе позволить.

– Когда я думаю, как здесь было раньше, с миссис Розалиндой и ее милейшими приемами, – вздыхает Бетти, перенося чайник к плите. – Она всегда хотела, чтобы все было как надо. С тех пор все не так.

Флосси достает из ящика пыльные чайные ложки, пока Бетти продолжает предаваться воспоминаниям о