Должность во Вселенной. Время больших отрицаний - Владимир Савченко

в ней мощно жила иная Вселенная:

рядом – и недостижимо далеко,

в их власти – и властвовала над ними.

В помещении коменданта Петренко на проходной стол стоял буквой Т, как у больших начальников; правда, был он из струганых досок и, скорее, напоминал топчан. Петренко, сидя во главе стола, давал накачку вахтерам, уборщицам, сантехникам – своей команде, раздавал инвентарь и указания. Углы помещения заполнял этот инвентарь: лопаты, швабры, совки. Единственное новое, что Петренко внес в интерьер, – это фотографии Пеца и Корнева в траурной рамке на стене.

Сейчас на шатких стульях здесь восседала элита НИИ и элита города. Друг против друга. Больше негде было, зона завалена обломками, искореженной, как после бомбежки, техникой; путь к башне закрыт.

Начисто смел Шаротряс и спиральную подъемную дорогу.

От города присутствовали мэр Катагани, еще недавно краевой комсомольский вождь, ныне банкир – румяный, пышноволосый; Страшнов был при нем вроде эксперта по Шару. По обе стороны от них расположились начальники краевых служб безопасности и охраны порядка – два генерала.

От института были Любарский, Буров с перевязанной, как у партизана, головой и левой рукой в косынке (он сам занял главное место под фотографиями Пеца и Корнева), Мендельзон (уже закуривший ароматную сигару), Юрий Зискинд, Валя Синица в строгом костюме, Анатолий Андреевич, Малюта, Иерихонский, начплана Документгура, сам комендант, военпред Волков.

Несколько позже, когда разговорились, вошел – через внутреннюю дверь, со стороны зоны – кудлатый рослый Миша Панкратов. На него не обратили внимания. Только Толюн удивленно поднял брови.

Совещание было долгим и сумбурным; выделим мы из него лишь важное для дальнейшего повествования. Наиболее значимо было разбирательство о том, что Бор Борыч, попыхивая сигарой, авторитетно определил как явления последействия – после Шаротряса то есть. Релаксация объема НПВ, взбудораженного этим событием. С выпячиваниями НПВ и звуками. Они наблюдались всю ночь.

И потом еще кадровые дела. Самые увлекательные.

– Но почему Шаротряс-то произошел? – наседали отцы города.

(Замечательно то, что главного о Шаре, что в нем Меняющаяся Вселенная, ни одни ни другие за пределами НИИ, включая и ученый мир, не знали. И в самом институте большинство людей тоже. Дело было не только и не столько в запрете Пеца – в натуре каждого человека. Даже вот Ястребов Герман Иваныч, который на крыше башни дневал и ночевал, сам аппаратуру для исследования МВ делал… а вот не воспринимал. И Бор Борыч Мендельзон, можно сказать, «ученый в законе», хоть и знал, но – не признавал.

Здесь был интеллектуальный водораздел. «Могий вместить да вместит». И оказалось, что большинство не смогли. Не вмещалось. Даже если и знали факты, воспринимали как-то так – приземленно, под свой размер: вот есть кинотеатр «Космос», пивная «Спутник», гостиница «Галактика»… ну и в Шаре что-то в этом роде. Вселенная в кавычках. Игрушечная. Даже то, что из этой «игрушечной» чуть не вырвалась звезда, которая испепелила бы все и вся, не прочистило мозги.)

3

Из сидящих здесь ниивцев только двое достаточно внятно представляли, что произошло вчера: Буров и Зискинд. И что могло произойти. Но и они глядели на значительные президиумные лица городских деятелей с сомнением: не стоит им правду говорить, не дойдет. На кой этим прожженным карьеристам еще одна Вселенная – да к тому же в зоне их ответственности? Им и обычная-то без надобности.

И Виктор Федорович изложил все обтекаемо. Мол, что ж,

и в обычном мире бывают тайфуны, смерчи. Глубины Шара изучены недостаточно, хотя делаем все, стараемся. Вот оттуда и пришло. Корнев первым обнаружил, пытался предотвратить. Валерьян Вениаминович тоже что-то знал, поэтому и объявил «учебную эвакуацию». Но специфика работ в Шаре такова, что все разнесены не только в пространстве, но и по времени, сутки ведь за тысячу часов длятся; собрать всех и объяснить все непросто…

– Да, – вступил Иерихонский. – Валерьян Вениаминович, видимо, это и имел в виду, когда задал мне три дня назад расчет блуждания метапульсаций. Так что расчетную дату крайнего выпячивания их он знал.

– Метапульсаций? – поднял брови Страшнов.

– «Мета» по-гречески значит «пере», то есть чрезмерные, – пришел на помощь Любарский. – Глубины Шара пульсируют, мы это наблюдаем. Бывают и чрезмерные пульсации… то есть метапульсации. Происходят они не на том же месте, смещенные, блуждающие. – («И пусть меня ударят, если я хоть что-то соврал», – подумал Варфоломей Дормидонтович.)

– Ага, – сказал Страшнов, поглядев на мэра.

– Ну так что? – спросил тот.

«Вот именно», – подумал Панкратов, наблюдая сцену из своего угла.

– Что – «что»? – в тон ответил Любарский.

– Есть ли гарантия, что это не повторится? – спросил мэр. – Получается, что от Шара, следовательно, и от вашего НИИ – опасность городу и его жителям. Моим избирателям. Оказавшим доверие.

Он со значением воздел брови.

– Сделаем все, что в наших силах, – баском пообещал Буров. – Ведь врасплох нас не застало. Вовремя эвакуировались, никто не погиб. Кроме… – Он поглядел на фотографии Пеца и Корнева в рамке, вздохнул. – Проникнем глубже в Шар, возьмем под контроль это явление.

– Как теперь в него проникнешь, – вздохнул военпред Волков. – Мы вон в зону и башню пройти не в силах, в свои помещения, – здесь сидим.

4

Миша Панкратов тоже посмотрел на фотографии в траурных рамках на стене.

– Пец, что с ним случилось? – негромко спросил он у сидевшего рядом Толюна.

– Нету. Кровоизлияние в мозг. Вчера в половине шестого. Здесь, в самый разгар событий, – глухо молвил тот. И в свою очередь поинтересовался: – Ты из зоны пришел, сверху? Пройти можно?

– Да… – рассеянно сказал Миша, думая о своем («Как там мои?»). Он здесь уже десять минут, на уровне К144 минуло больше суток.

Смерть Пеца – это была неожиданность и удар. К гибели Корнева (который оскорбительно пренебрег его новшеством) Панкратов отнесся спокойно, не пошел на похороны; а Вэ Вэ, который позавчера (господи, как давно, почти полгода физических!) вник в это дело, оценил и поддержал, – его Миша рассчитывал застать живым, рассказать о своих проблемах и о том, что у него получается. Ради этого и спустился, знать не знал ни о каком совещании.

Пеца нет, кругом разгром, рассчитывать не на кого – только на себя. Ну, еще на Алю… и Дусика Климова? «„Двое умерло, двое родится – а все в дело годится“, – вспомнилась вдруг Мише фраза из Гоголя. – Ничего, прорвемся».