Должность во Вселенной. Время больших отрицаний - Владимир Савченко

Речь произвела неприятное впечатление. Не резкостью – все говорили резко, – а правотой. И тем, что говоривший был молод.

– А сколько времени вы работаете у нас, молодой человек, – спросил Бор Борыч, – не знаю, к сожалению, вашего имени-отчества. Да и фамилии тоже.

– Я Михаил Аркадьевич Панкратов, – четко представился Миша. – Работаю в НИИ после окончания радиофакультета Ленинградского политеха с марта, в лаборатории МВ. Это пять «нулевых» месяцев. С учетом участия в эпопее ГиМ, которая отняла у каждого верхнего не один год… а вы, Борис Борисыч, кстати, поднимались к нам только критику наводить… мой реальный стаж побольше вашего. Это тоже специфика НПВ.

– Да-да, – Любарский решил поддержать своего подчиненного, – Михаил Аркадьевич много и успешно работает наверху.

– Ну все равно, – вступил Документгура, – скромней надо бы, здесь не мальчишник. И высокие гости.

Панкратов и сам досадовал, что влез в разговор, да и вообще что пришел сюда, тратит нижнее время. «У меня наверху дела куда важнее этого трепа. За полчаса здесь там прошли полтора суток. И как-то там мои?..» Он поднялся – рослый, кудлатый, плечистый. Поглядел на начплана, улыбнулся всем:

– Ну, по признаку скромности, конечно, нужно назначать директором Валю Синицу. А я зашел сюда так, посмотреть… Пойду, извините.

И вышел во внутреннюю дверь, в зону.

4

…пока Миша сидел на совещании, там минули сутки.

– Ну и подчиненные у вас, Варфоломей Дормидонтович! – бросил Документгура Любарскому.

– А это тоже специфика верха, – огрызнулся тот. – Там у нас, знаете, самостоятельность в цене.

– Самое интересное, что он прав, – сказала Малюта. – Не только о руководстве в условиях НПВ, но и о Бор Борыче.

– Почему же вы не сказали это при нем? – спросил Любарский.

Под этот диалог поднялся со своего места Толюн – и тоже вышел через внутреннюю дверь. Без слов. Его проводили глазами.

Его поступок тоже отдавал чем-то вселенским.

– А ваше какое мнение, Виктор Пантелеймонович? – повернулся начплана к Страшнову. – Подбирали нам руководителей тогда, помогите и сейчас.

Тот прижмурил набрякшие веки, усмехнулся:

– Я нынче частное лицо, здесь вроде эксперта, какая от меня помощь. Да и тех не я подобрал, а сама жизнь, парень правильно сказал. И насчет совета тоже. Выбирайте на альтернативной основе, как сейчас принято, кого сочтете нужным.

На том и порешили. Главным инженером на альтернативной основе утвердился Буров. Директором избрали Любарского (несмотря на его протесты). Создали и предложенный Мишей координационный совет с правом для каждого члена его принимать самостоятельные решения наверху. Ни Панкратова, ни Васюка в него, разумеется, не включили.

Валя Синица как был, так и остался замом по общим вопросам; старшим куда пошлют.

…И был эпизод. Небольшой, коротенький, но многое определивший далее. Вновь избранные директор и главный инженер воспользовались ситуацией и обратились к присутствующим городским властям с просьбой о помощи. Сами, мол, видите, в каком мы положении. Неплохо бы и финансово-экономически поддержать, да и технику для разборки завалов прислать. Буров даже напомнил, как всем миром год назад обуздали Шайтан-Шар – при высоком содействии Виктора Пантелеймоновича Страшнова; вот и сейчас бы…

На что власть в лице мэра, выбираясь из-за стола, отреагировала так:

– Финансово… техникой… всем миром!.. Будьте благодарны, что на первый случай не наложим на вас штрафные санкции.

– За что?! – в один голос спросили Любарский и Буров; да, кажется, не только они.

– Найдем за что. Город переполошили, имущество исчезло и повреждено. Вот у меня где ваш Шар! – И румяный комсомольский вождь, ровесник Бурова, ныне банкир и мэр, постучал себя ладонью по полной белой шее.

Страшнов молча двинулся к двери; он более не был властью.

Впечатление было настолько сильным, что никто кроме коменданта Петренко не пошел провожать высоких посетителей к их лимузинам (что, конечно, тоже было ошибкой). Все остались в комнате и ошеломленно смотрели друг на друга.

– Сволочь какая… – растерянно сказал главинж Виктор Федорович; у него по-мальчишески кривились губы. – Вот у него где наш Шар!.. – Он тем же жестом постучал себя по шее. – Вошь сановная. Он даже не знает, что там!

– Н-да! – крякнул Волков. – Прости им, Господи, ибо не ведают, что творят. А прощать-то нельзя. Да и допускать творить такое тоже бы…

Люся Малюта рассмеялась звонко и зло:

– Что, мальчики, получили… помощь?!

– Ясно. Полагаться нам надо только на самих себя, – сделал верный вывод новоиспеченный директор и озабоченно потер лысину. – М-да… Как говорил Людвиг ван Бетховен: «Человек, помоги себе сам!»

– Во! Предлагаю лозунг: «Ниивец, помоги себе сам!» – оживился Буров.

– И другим тоже, – молвил Мендельзон.

– Что другим тоже?

– Лозунг дополнить надо: «помоги себе сам – и другим тоже». Ничего, если это не по Бетховену.

На том и порешили. Но лозунги не развесили, забыли, заморочились. Было не до рекламы.

Впрочем, и без этого эпизода ниивцы, как избранные, так и обойденные, понимали, если не словесно, то чувствами: эти взаимодействия и налаженные отношения с властями, с внешним мирком – не то, мура. Лишняя трата нулевого времени.

Потому что незримо присутствовали – и на совещании, и вообще здесь – два покойника: Пец с его тезисом, что мир НПВ суть более общий и мощный, первичный случай действительности, и Корнев, который возглашал и делами утверждал необходимость решать проблемы именно так, используя ускоренное время, обширные пространства его – и поля. Это было посерьезнее любого начальства. Их мир был куда крупнее, чем у того «вождя».

И немногословный уход с совещания в зону, в мир неоднородного пространства-времени, в первичку сначала Панкратова, затем Толюна весил больше мелких решений здесь – на обочине, на проходной.

Нам с вами, читатель, так же придется применяться к этой НПВ-ситуации. Это ведь именно потому, что в медленном течении времени, на однородной обочине, удалось развернуть повествование о совещании в комендантской каморке. Едва ли не протокол: кто что сказал, да что ему ответили, какое у кого было выражение лица…

Потому что прочие дела в Шаре сейчас замерли. А дальше – нет, не выйдет. Урывками о крупном, эпизодиками про сложное, вплоть до одной фразы – иначе не охватим. И счет, счет времени.

Не времени – времен!

Да и замерло ли там все? Ну-ка вперед…