Большой облом - Владимир Хачатуров

Шифрограмма Центру не заняла много времени: на каждое уведомление о благополучном прибытии и о начале вживания в роль Вадим Петрович издержал не более десяти минут. Но так как адресовал он это уведомление в шесть различных газет, в чьих объявлениях он наметанным глазом усмотрел криптографические послания Центра (неопытным или туповатым на шарады агентам зачастую приходится составлять донесения во все местные издания подряд, корпя над ними сутками), то ощутил под конец такое тоскливое сосание под ложечкой, что и не глядя на часы, понял: настал час благословенного ланча. (Да, мы не ошиблись в правописании: Солипсинцев, как и всякий англофил, терпеть не мог макаронизмов в отношении языка великого Шекспира вообще и в данной конкретной частности, ибо lunch is no ленч, равно как и five o'clock имеет мало общего с самоварным чаепитием.) Он быстро, но тщательно оделся, подхватил реквизитную трость с набалдашником из слоновой кости и вышел.

День, обещавший с поры своего зарождения быть теплым и ласковым, слегка переусердствовал в своих намерениях. Город был объят солнечным зноем, и очертания предметного мира нежно трепетали в мареве фата-морганы. Густой субтропический жар не располагал к торопливости. Вадим Петрович плыл в поту вдоль малолюдных улиц с медлительной торжественностью самоходной баржи. Его наряд, состоявший из альпаковой пары, белой рубашки и темно-синего галстука бабочкой, казался вызывающе ортодоксальным. Встречные джентльмены-сверстники щеголяли в лучшем случае в белых шортах и теннисках, в худшем – в крикливых соломенных шляпах. Завидев Вадима Петровича, они ежились и растерянно улыбались. Молодежь реагировала более эмоционально и непосредственно: падала в притворные обмороки и отказывалась приходить в себя, пока ее не окропят холодной водицей. Вадима Петровича такое отношение ничуть не смущало; за долгие годы безупречной службы он привык находиться в окружении людей недалеких, плохо воспитанных и крайне несдержанных в проявлении своих примитивных чувств. Грешно обижаться на Богом обиженных, ибо без толку. Какой в данном конкретном случае может быть спрос с перегревшихся на солнце подагриков, потерявших всякое представление о благом и прекрасном, должном и сущем, наконец, о божественном и человеческом? С молокососов, которым сексапильность заменяет возраст, ум – слэнг (о правописании макаронизмов см. выше), а вкус – инфантильный пофигизм, тем более никакого, разве что уголовный или психиатрический… И Вадим Петрович продолжал невозмутимо следовать далее в поисках приличного заведения, где он мог бы не просто заморить червячка, набив желудок полезными веществами, но удовлетворить достаточно высокие гастрономические запросы джентльмена средней руки.

Его внимание привлекла таверна, сулившая незабываемые впечатления от достойной настоящих мужчин выпивки и пищи. Поколебавшись, Вадим Петрович вошел в прохладное полуподвальное помещение, тщательно отделанное под мрачное жилище пещерных людей. Вдоль дальней стены, мокро блестевшей от искусственной сырости, нагоняемой увлажнителями, тянулась длинная стойка из толстых неотесанных бревен, поставленных на обросшие пластиковым мхом валуны. В каменной нише – допотопном прототипе камина – веселился пионерский костер, распространяя чад и угар первобытной кухни. Посетители восседали на выкорчеванных и вновь закопанных пнях. Откуда-то сверху, из непроницаемой тьмы потолка, падали обжигающие капли медленно тающего ледника… Вадим Петрович попытался представить, что пили наши предки в доисторические времена, и не смог. Зато с едой затруднений у его воображения не возникло: ну конечно же кабаны, олени, лоси, мамонты, ихтиозавры…

За стойкой прислуживали бармены в невыдубленных шкурах диких коз. Такой натурализм показался Солипсинцеву несколько чрезмерным, погрешающим против художественного вкуса. Тем не менее он приблизился к стойке и огляделся в поисках меню или хотя бы прейскуранта, ожидая увидеть что-нибудь вроде Моисеевых скрижалей, но не обнаружил даже ассирийской клинописи. Здоровенный детина в легкомысленной панамке и цветастых шортах вдруг грохнул по стойке выдолбленным из камня сосудом, этакой брутальной предтечей рюмки, и потребовал обслужить себя неразбавленным денатуратом и жирным хомячком. Заказ к ужасу Вадима Петровича, не вызвал у бармена ни удивления, ни протеста, – ничего, кроме леденящих кровь уточнений о кулинарном состоянии закуски: живая? свежеосвежеванная? копченая? кошерная?.. Не ведающий жалости и отвращения клиент изъявил желание отведать живой, без шкурки, но обильно посыпанной горчичным порошком.

Вадим Петрович покачнулся, сглотнул, выбежал вон и позволил себе с облегчением перевести дух, лишь удалившись от троглодитского заведения на порядочное расстояние. Мысль о ланче отлучилась, помыкалась, но вскоре вернулась, огрубевшая и упрощенная до простонародного «голод – не тетка», что, впрочем, не помешало ему опасливо проигнорировать роскошную кондитерскую с подозрительным названием «Мальчиш-Плохиш»…

Следующим предприятием общественного питания, которое Солипсинцев решился почтить своим присутствием, оказалось довольно милым кабачком с несколько фамильярной рекламой, начертанной алыми письменами на выбеленном фронтоне: «Если у вас обнаружился аппетит, не томите его размышлениями! Зайдите к Максу и расправьтесь с ним по-свойски!». Наскоро поразмыслив над двусмысленностью призыва и твердо решив не притрагиваться к этому Максу, если он окажется менее аппетитным, чем обещано, Вадим Петрович решительно толкнул стеклянную вертушку, заменявшую здесь дверь.

Внутри кабачок оказался как храмы светел, как баптистерии прохладен и как часовенки уютен. Сверху ничего не капало, стойка была сделана из хорошо отполированной карельской березы, вместо занозистых пней – глаз радовали покрытые красно-клетчатыми скатертями столики. Не успел Вадим Петрович присесть, как к нему подошла официантка в передничке той же расцветки. Радушно улыбнувшись и поздоровавшись, доверительно поведала, что сегодня у них на первое изумительная похлебка из моллюсков, а на второе – чудесный пирог с устрицами, но если клиенту угодно что-нибудь особенное, то ему стоит лишь заказать и подождать – все будет приготовлено в лучшем виде в соответствии с его ценными указаниями. Обнадеженный таким приемом клиент едва не согласился подвергнуть свой желудок испытаниям экзотическими блюдами. Однако специальная подготовка не позволила возобладать столь гибельному легкомыслию. Ни шагу в сторону от образа, диктуемого легендой! Джентльмен средней руки, только что сменивший климатический пояс, ни за что не рискнет в первый же день отказаться от освященных привычкой блюд в пользу туземной кухни. Поэтому Вадим Петрович, сдержанно улыбнувшись, непреклонно заявил, что был бы не прочь отведать испанских маслин, кубанского борща, рейнского и какой-нибудь дичи: перепелок, куропаток, бекасов, вальдшнепов – безразлично…

Лицо официантки омрачилось. Приветливая улыбка хлебосольной Джоконды оставила ее с поспешностью, достойной лучшего применения. По краям рта обнаружились горькие складки житейского опыта, – этого маниакального погромщика идеалов и иллюзий юности.

– Простите, вы местный? – разразилась девица неуместным вопросом.

Солипсинцев опешил: проверка? так скоро?!

– Как вам сказать, – замялся он почти в натуральном смущении. – Я переехал сюда на постоянное место жительство минувшей ночью… Позвольте узнать, какое это имеет отношение к моему ланчу?