После нас - хоть потом - Евгений Лукин

— Ну, смотри, Блуд… — тихо, с угрозой молвил князюшка. — Ежели прознаю, что это ты ему всю снасть отбил…

— Княже!.. — Боярин инда отпрянул, услышав такой попрек. Подсучил долгие рукава, клятвенно воздел длани. Хотел было и личико запрокинуть, да бычья шея не позволила. — Солнышко свидетель, — побожился он со слезой, — напраслину мыслишь!..

— А кроме солнышка? — сурово спросил князь.

— Прикажи — за Лютом Незнамычем пошлю…

— А и прикажу, — омрачив чело недоброй думою, испроговорил Столпосвят. — Веди в хоромы, боярин, будем совет держать…

Оба взошли на высокое резное крыльцо и скрылись в сенях. Челядь переглядывалась украдкой да облизывала губы, не смея явно шептаться. Всяк понимал: попади сейчас боярин в опалу — дворне тоже не поздоровится.

Стремительным, как перед битвою, шагом войдя в горницу, Столпосвят шумно сел на стулец греческой работы, бросил кисти больших рук на широко расставленные колени и замер, недоуменно заломив мохнатую бровь.

— А то самого Докуку призвать, — жалобно предложил Блуд Чадович. — Целая у него снасть, невредимая… Ей-ей, не вру!..

Князюшка с сомнением взглянул на боярина и задумчиво пожевал крупными красивыми губами.

— Нет, это лишнее, — решил он наконец. — Да и важно ли это, а, боярин?.. — Князюшка внезапно повеселел, усмехнулся мудро и лукаво. — Как он там с ладушкой со своей постель творить будет — это уж его дело… Лишь бы свадьба была пошумней!..

— Не знаешь ты моей племянницы, княже, — горестно отвечал ему Блуд Чадович. — Слышь, воет? Какая уж тут свадьба!..

Оба озабоченно взглянули на расписной потолок. Князюшка закручинился вновь. Уж так ему хотелось всколыхнуть народ, насолить Берендею со Всеволоком, так хотелось — и вот тебе на! Из-за какого-то шпыня ненадобного все многомудрые да хитрые затеи идут прахом…

Спустя малое время дверь в горнице отворилась, и порог переступил недовольный Лют Незнамыч. Плешь его была прикрыта все той же тафьей, а хилое тельце облечено все в тот же дорожный терлик.

— Вот так-то вот оно, розмысл… — с грустью сказал ему князюшка. — Мыслили мы девичьему горю помочь, ан не судьба! Ладушка-то ее, вишь, ни на что уже и не способен. Хвоста китового испужался… Эх, как нескладно выходит-то! Что с ним теперь делать прикажешь?.. Присоветуй…

Лют Незнамыч снял тафью и озадаченно огладил выпуклую плешь.

— Совсем не способен?

— Ох, совсем… — сокрушенно вздохнул Столпосвят.

— Ну так в волхвы его.

Несколько мгновений в горнице было тихо. Потом князюшка медленно поднял голову, и воловьи глаза его вспыхнули. Сделать Докуку волхвом? Да это, пожалуй, будет почище, чем женить его на боярышне. Волхвы, они даже царю неподвластны! Что уж там говорить о Всеволоке!.. А народ-то, народ всколыхнется…

Вскочил Столпосвят, кинулся, громадный, к тщедушному розмыслу и вне себя от радости расцеловал накрест в обе щеки.

Смена только-только началась, когда на участок раскладки заглянул десятник Мураш.

— Кончай работу, Чернава! Кличут…

Та без сожаления кинула обратно в поленицу вязанку резных идольцев и, сняв свою лампу с крюка, последовала за Мурашом.

— Куда кличут-то? — спросила в сутулую спину.

— Наверх, — равнодушно обронил десятник, не оборачиваясь.

Чернава малость опешила, но вскоре сообразила, что Мураш рек иносказательно, имея в виду клеть розмысла, а вовсе не внешний мир.

— А зачем?

— Ворожить будешь…

Раскладчица неуверенно хихикнула. Должно быть, десятник шутил. Представить себе сурового Завида Хотеныча, внимающего речам ворожейки, Чернава была не в силах. Да и о чем ему гадать-то? Пойдет сегодня солнышко в откат или не пойдет?.. Завихляет в желобе или не завихляет?..

Тесным отнорком они вышли к главному рву, но свернули почему-то не вправо, к Теплынь-озеру, а влево, к извороту. Странно… Хотя розмысл Завид Хотеныч всюду поспеть норовит. Про таких говорят: сам по ночам обхаживает, сам собакой взлаивает.

В громовой пещере главного желоба было сейчас пусто и очень тихо. Скрип щебня отдавался так гулко и дробно, что Чернаве то и дело мерещилось, будто за ними бредет целая толпа. Не доходя до первой заставы, они пересекли желоб, и оказались перед толстой дубовой дверью, врезанной прямо в каменную стену. Мураш достал хитрое бородчатое отмыкало и долго ковырялся им в пробое. За дверью обнаружился черный провал еще одного отнорка, ведущего невесть куда. Миновав вслед за десятником два поворота, Чернава остановилась. Навстречу ей скудно сеялся прохладный дневной свет, столь непохожий на масляное желтое пламя греческих ламп. Стало быть, и впрямь наверх? Зачем?.. Ах да, Мураш сказал: ворожить… Кому?..

Мощеный плоскими камнями пол стал ступенчат, пошел лесенкой, забирая все круче вверх. Вскоре десятник и зажмурившаяся с отвычки раскладчица выбрались на ясный свет. Вокруг шевелила серебристой, как греческая денежка, листвой осиновая роща. За светло-серыми гнутыми стволами виднелись маковки и вислые крылечки высоких двупрясельных домов. Странное это селение скорее напоминало слободку древорезов, нежели деревеньку. Нигде ни единой черной избы, но и теремов златоверхих тоже не видать…

— Что это? — спросила озадаченная Чернава, когда глазыньки притерпелись к сиянью дня.

— Навьи Кущи, — отозвался Мураш. — Слыхала, небось?..

Вестимо, слыхала. Чистые души после смерти возносятся в Правь, нечистые низвергаются в Навь, а те, что творили при жизни и добро, и зло, пребывают в Навьих Кущах, пока не очистятся окончательно…

— Сотники тут живут с семьями, — пояснил Мураш. — Розмысл опять же… Хотя он наверх ходит редко, у него и под землей забот — полон рот. А вот жена его Перенега вниз даже и не заглядывает. Вон, видишь, кровля кокошником изноровлена и гребни на ней прорезные?.. Завида Хотеныча хоромы…

Чернава спохватилась и погасила лампу. Дивным селением показались ей Навьи Кущи. Маленькие дворики, обведенные вместо глухих надежных стен сквозными точеными оградами, узорные воротца… Видно было, что люд здешний живет без опаски, не страшась ни разбоя, ни погрома.

Сладко защемило под сердцем, до того вдруг захотелось бывшей погорелице взять да и поселиться навсегда в приветливых этих местах. Именно о таком житье, мирном, чистом и беззаботном, мечтала она с детства.

— А наладчиков?.. — с надеждой спросила Чернава. — Наладчиков здесь селят?

Мураш вздохнул.

— Наладчиков — нет. Да и десятников тоже… Хотя всякое бывает. Иной в наладчиках ходит, а сам в розмыслы смотрит… Ну, вот и пришли.

Он поднял глаза к возносящемуся умедлительным полетом ясному (латаному) солнышку и недовольно скривил рот.