Покуда я тебя не обрету - Джон Ирвинг

– Капитан Уиллард носит короткие волосы, – ответил ей Джек в прошлый раз.

– Какой-какой капитан?

– Персонаж, которого Мартин Шин играет в «Апокалипсисе сегодня», капитан Уиллард, впрочем, я не вполне уверен, что он именно капитан, а не, скажем, майор.

– Я не про волосы, – сказала журналистка.

– Нет, я не делаю сознательных усилий, чтобы копировать Мартина Шина в каком бы то ни было аспекте, – сказал Джек. – И Марлона Брандо я тоже убивать не собираюсь.

– Вы имеете в виду юного Марлона Брандо?

– В фильме, о которым вы завели речь, – медленно принялся объяснять ей Джек, – молодого Мартина Шина посылают убить Марлона Брандо, вы разве не помните? Не сказать, чтобы он там был очень юн; впрочем, молодого Брандо я тоже не копирую.

– Так, забыли про это, – сказала дама. – Пошли дальше.

На этот раз она задала еще более беспардонный вопрос, но хотя бы оставила в покое «Апокалипсис», спасибо уже и на этом.

– Скажите, вы из тех, кто, не будучи гомосексуалистом, психологически идентифицирует себя с противоположным полом? С женщинами, я имею в виду.

– Вы хотите сказать, не трансвестит ли я?

– Да!

– Нет.

– Но вы всегда одеваетесь, как женщина, или думаете про это, даже когда вы одеты, как мужчина.

– Ну, сейчас я точно не думаю о том, как бы мне поскорее одеться женщиной, – ответил Джек. – Я просто иногда это делаю в кино – на съемочной площадке, когда я играю.

– Вы пишете про это?

– Про переодевания в женщину?

– Да!

– Нет.

Тут у Джека зазвонил мобильный. Обычно он не брал трубку во время интервью, но увидел, что звонит Эмма, а у нее в последнее время было плохое настроение. Она постепенно проигрывала войну с весом и каждое утро, когда Джек был не в Лос-Анджелесе, звонила ему и сообщала, сколько весит. В Нью-Йорке уже настало время ланча, но в Калифорнии Эмма только что проснулась.

Он сказал ей, что у него каждый божий день, круглые сутки берут интервью – впрочем, Эмма и так знала, что такое общение с прессой. В отчаянии Джек протянул свой мобильный интервьюерше и сказал:

– Эта женщина донимает меня уже давно, скажите ей, что я сейчас даю интервью. Может, у вас получится ее отшить.

Джек прекрасно знал, что сбить с темы Эмму ей заведомо не удастся, но надеялся, что зато Эмма собьет журналистку с темы переодеваний.

– Добрый день, – пропела в трубку журналистка.

Джеку послышалось, что Эмма ответила по-итальянски, и он сразу понял, в какую игру она играет.

– Пер фаворе, скаджьите Джьеку, что ему дзвоньит Мария Антониетта Белуцци!

– Прошу прощения, Джек дает интервью, – объяснила журналистка.

– Скаджитье ему, что я соскуджилась по его пенису! – сказала Эмма.

– Это миссис Белуцци, кажется, что-то срочное, – сообщила журналистка, возвращая Джеку мобильный.

– Ну, сколько ты сегодня весишь? – спросил Джек Эмму.

– Девяносто три! Бля! – завопила Эмма так громко, что журналистка расслышала.

– Эмма, тебе надо сесть на диету, – сказал Джек в сотый, а может, и в трехсотый раз.

Стоял 1997 год. Джеку было тридцать два, Эмме тридцать девять. У него был прекрасный обмен веществ, кроме того, он никогда не ел все подряд, – и все же даже ему теперь приходилось себя значительно ограничивать.

А Эмма так и не поняла, что такое «сидеть на диете». Вместо одной бутылки красного за вечер она стала выпивать две и есть макароны на обед. Женщине уже почти сорок, а ее любимая еда до сих пор – пюре с горгонзолой. Джек ей все время говорил: она может хоть весь день проводить в спортзале при «Временах года» в Беверли-Хиллз, сутками сидеть на тренажерах брюшного пресса и выжимать собственный вес – но даже в этом случае не выведет из организма потребленные углеводы, их просто слишком много.

Джек заметил, что журналистка все записывает – даже слово «бля» и Эммин вес, потом все это попало в интервью. Она даже сумела не сделать ошибки в имени «Мария Антониетта Белуцци» – впрочем, это неудивительно, оказалось, журналистка сама итальянка.

«Он зовет ее Эмма и грубо приказывает ей сесть на диету» – так начинался материал журналистки.

– Джек, пошел ты в жопу вместе со своей диетой, – выругалась Эмма. – Я не для этого звоню – запомни, я хорошо позаботилась о тебе в своем завещании.

И повесила трубку.

– Это ваша девушка? – спросила журналистка. – В смысле, одна из них?

– Вроде того, – сказал Джек.

– Актриса?

– Она – продавщица сигарет с во-от такими грудями, – ответил Джек.

Журналистка не записала этих слов, но груди как-то проникли в текст интервью и приклеились к Эмме.

– Я полагаю, у вас много девушек? – поинтересовалась итальянка.

– Ни с кем из них у меня ничего серьезного, – в очередной раз ответил он и, как всегда, мысленно попросил прощения у Мишель Махер.

Джек устал. Он дал слишком много интервью, слишком много вокруг него вертелось назойливых журналистов. Но это не повод расслабляться – ему не стоило выпускать то интервью из рук. Ему не следовало давать повод разыграться воображению этой дамы.

Интервью, разумеется, не причинило ему никакого вреда – такие вещи быстро забываются. Его ранило другое – последние слова Эммы, среди которых было «завещание»; эта рана не зажила никогда.

Когда интервью вышло, Эмма была уже мертва – а итальянская журналистка разобралась, что романа с синьорой Белуцци, пышногрудой табачницей из феллиниевского «Амаркорда», у Джека быть не могло, та годилась ему в бабушки.

Конечно, написала журналистка, Джек Бернс разговаривал с Эммой Оустлер – ведь всем известно, что они живут вместе, правда, «просто живут, ничего больше»; к тому же любой, кто видел писательницу в последнее время, знает, что она набрала много лишнего веса, хотя никто не подозревал о цифре в девяносто три кило. В этом контексте слова «с во-от такими грудями» выглядели как издевка.

Журналистка закончила публикацию напоминанием, что, по слухам, у Эммы большие проблемы не только с весом, но и с ее третьим романом; она пишет его уже много лет, никак не закончит, и, кажется, он стал уже слишком длинным.

– Сколько в книге страниц? – спрашивал Джека один журналист за другим после Эмминой смерти. Но к тому моменту Джек уже научился – как всегда, набив себе шишек – вести себя с прессой аккуратно.

В тот свой визит в Нью-Йорк Джек остановился в отеле «Марк» под именем Билли Радужный – просто поменял местами слова в прозвище персонажа из своего последнего фильма, который он, собственно, и приехал представлять местной прессе. Фильм вскоре должен был выйти на экраны. Джек завел себе такую привычку – регистрироваться в гостиницах под именами своих персонажей, которых зрители еще не видели; таким способом он скрывался от фанатов.