Своя-чужая боль, или Накануне солнечного затмения. Стикс - Наталья Андреева

– Да при чем здесь я?! Мы о тебе сейчас!

– Да при том! Так и не вспомнил, почему последние листы из дела изъял? Не вспомнил?

– Ради близкого мне человека… Понимаю…

– А раз понимаешь, так заткнись. Раз и навсегда. Понял? А если хочешь докопаться до сути, езжай в Горетовку. В Ели езжай, в Богачи. Только не от меня ты это узнаешь. Я не могу. Пока в тебе новом до конца не разобрался – не могу. Если бы ты как раньше пил водку и к бабам в окна лазил, все было бы проще. Но ты же перед тем, как исчезнуть, какую-то пакость замыслил. И эта пакость так прочно засела в твоей дурной башке, что после потери памяти она одна там и осталась. Поэтому ты сам на себя не похож. Скажи мне, Ваня, правду: память к тебе вернулась?

– Нет. Не полностью. Главного не помню.

– Понятно. А что с нашим попугаем? – Руслан смотрел на него в упор.

– С каким еще попугаем?

– С «АРА»?

– Ничего, – краска бросилась ему в лицо. Хорошо, что загар. Руслан вроде бы не заметил.

– Обыск там на складах делать будем?

– Я поговорю с Цыпиным, – уклончиво ответил.

– Понятно. Ну поговори, Ваня, поговори.

– А ты?

– Я не пойду. Передумал. Спать хочу. В конце концов, у меня тоже было суточное дежурство. Я тоже человек.

– А… Сидорчук?

– А что Сидорчук? Пистолет мы у него изъяли. Стрелять в тебя ему больше не из чего.

– Значит, мне надо пойти и самому его задержать? Так?

– Санкцию только у Цыпина возьми, – зевнул Руслан. – Договорись с прокурором. А то ты Сидорчука сажаешь, а Цыпин выпускает.

– Это разве моя работа, задерживать преступников?

– Хайкина, однако, ты в прокуратуру под дулом пистолета привел. Значит, умеешь. Но не думаю, что до этого дойдет.

– Почему?

– Интуиция мне подсказывает, что мно-о-го интересного тебе расскажет господин Сидорчук. Вам с ним есть о чем поговорить и что вспомнить. А я уж подожду своей очереди. Поставлю заключительный, так сказать, аккорд. В том случае, когда ты придешь и скажешь: «Я все вспомнил, капитан Свистунов Руслан Олегович, и давайте теперь подумаем, как нам с вами из этого выкручиваться». Чей же это был труп, Ваня? Чей?

– Ты уверен, что я знаю?

– Догадываешься. У меня теперь только одна проблема: пистолет. Потому что если бы убили действительно из твоего пистолета, – Руслан кивнул на стол, где все еще лежало оружие, – то все было бы просто. И я бы со спокойной совестью спустил это дело на тормозах, записав убийство на тот период, когда пистолет у тебя был украден.

– Но ведь я его…

– Молчи, не перебивай. Никто бы не узнал о том, что ты его сегодня принес ко мне в кабинет и что при этом сказал. Это и есть настоящая мужская дружба. Но убили не из этого пистолета. Ты понимаешь? Я ведь первым делом кинулся проверять. И как тогда дело было? Как, Ваня?

– Не знаю.

– Тогда иди к Цыпину. Кстати, спасибо за Лесю.

– Спасибо?! Вы что, с ней опять…

– Дурак ты, Мукаев. Розами по морде получил и все равно ничего не понял. Разбили мы с ней давно свои горшки, и любовь та завяла и рассыпалась в прах. Спасибо, что отпустил ее наконец. Может, ребенка теперь родит да замуж выйдет. За хорошего человека.

– Но я же…

– Давай, давай, топай. Я спать хочу.

– Где Леся?

– Уволилась.

– То есть как это уволилась?

– Обычно, – пожала плечами девчушка. – Как увольняются?

– Мне нужен прокурор. Доложите.

– А Владлен Илларионович с утра взяли больничный…

– Адрес.

– Не понимаю.

– Домашний адрес прокурора, быстро! – Грудь болела, так в ней было тесно проклятому пузырю.

– Да вы что?!! Улица Лесная, дом девять, квартира сорок шесть. А говорят, вы все вспомнили…

…Хорошо, что Цыпин не уехал на дачу. Не успел. Видимо, собирался, потому что вещи лежали в беспорядке, а дома, кроме него, никого не было: ни жены, ни младшей дочери, которая жила с родителями. Иван взлетел на второй этаж и долго звонил в дверь. Наконец ему открыли. Лицо у Цыпина было усталое.

– Заходи, Ваня, заходи. – Нет, не удивился Вэри Вэл визиту следователя Мукаева. – С минуты на минуту Анечка должна за мной приехать. Сам за руль садиться боюсь, в глазах вдруг темнеет, голова начинает кружиться. Давление, должно быть. Да-а. На пенсию, значит, пора. Ты проходи. Возьми там, на кухне, что найдешь. Не привыкать.

Он зашел на кухню, осмотрелся: где чашки, столовые приборы? Нет, не вспомнил. Включил электрический чайник, открыл наугад дверцу шкафа и обнаружил то, что искал.

– Кофейку бы мне.

Владлен Илларионович стоял в дверях и смотрел на следователя Мукаева. Было жарко, душно, Цыпин задыхался.

– Нельзя вам кофе. Какой диагноз поставили? – Иван внимательно посмотрел на коричневое от загара лицо Цыпина, отметил отеки под глазами, зловещий свист на вдохе. – Сердце? Стетоскоп бы, послушать. Давление мерили? Сколько?

– Брось, Ваня. С каких это пор ты доктором заделался?

– Кофе вам нельзя. И сигареты, – он заметил, что Цыпин полез в карман.

– Все, Ваня, кончено, – махнул рукой прокурор. – Сигаретой больше, сигаретой меньше… Отбегался Владлен Илларионович. Укатали Сивку крутые горки. – И с усмешкой: – А ты небось разоблачать меня пришел?

– Зачем вы Сидорчука отпустили, Владлен Илларионович?

– Не хотел тебя вчера беспокоить. Сидорчук требовал прокурора. Я звонил тебе домой, Зоя Анатольевна сказала: ты спишь. Хорошая у тебя жена, Ваня. Покой твой бережет, я ей мешать не стал. Сам поговорил с Сидорчуком. Сам решение принял… Всю жизнь я, Ваня, мечтал о двух вещах: о сыне и о домике в деревне. Кофе-то свари мне.

– Нет.

– Так я тогда закурю. Не жалей меня, Ваня. Откуда ты, молодой, здоровый, сильный, знаешь, что это за мука такая – старость?

– Сколько вам лет? Разве много?

– Шестьдесят с хвостиком.

– Это еще не старость.

– Для кого как. Дураки говорят: год за два. Бывает и день за полжизни. Смотря как его прожить, этот день. Да-а. Когда брал я эти деньги, думал о своей второй мечте: о домике в деревне. Когда ты мне сказал, что нашел-таки подпольный цех, у меня словно камень с души свалился. Пора и мне расплатиться. Да… Пора… А о сыне я думал, когда постановление подписывал. Об освобождении из-под стражи гражданина Сидорчука под подписку о невыезде.

– Я не ваш сын.

– Не мой. Так мне и зятя бог не дал, который был бы заместо сына. И внука не послал. А все из-за кого, Ваня? Чем же ты так девчонок моих приворожил? А кофе я сам себе сварю. Если не потакаешь старику, самому придется.