Своя-чужая боль, или Накануне солнечного затмения. Стикс - Наталья Андреева

– Хорошо, – Иван достал турку, всыпал в нее ложку молотого кофе.

– Не жалей. Ты покрепче, покрепче. Впрочем, сам я виноват. Иван Мукаев то, Иван Мукаев се. Сам же тебя и возвысил в их глазах. Я про дочек. Уж очень сына хотел. Такого сына, как ты. Чтоб сильный, смелый, никого не боялся, для женского полу был неотразим. Внука хотел на тебя похожего. А ты с Валентиной моей за что так? А? За что?

– Так вы все знали?

– Не дурак.

– А почему тогда…

– Потому что месть – чувство неконструктивное. Ты был мне нужен. Моей карьере. И я тебя, Ваня, использовал. Только зря все это, – вздохнул Цыпин. – Теперь понимаю: зря. Ну достиг высот. Ну деньги стал большие иметь. Так ведь это не те деньги. Те – это когда можешь послать всех куда подальше. Спать спокойно можешь. А я, выходит, по-прежнему зависим. С деньгами ли, без них. Надо мной тоже начальников хватает… Я тебя на Зое женил и считал, что сквитался. Думал, у старшей моей поболит да пройдет. Все проходит. И это тоже должно пройти. А она, Валентина, до сей поры в девках. Что ж, бывают и люди – лебеди.

Кофе, сигарета. Лицо Цыпина все больше серело.

– Значит, вы, Владлен Илларионович, знали, где делают паленую водку?

– Знал, что в нашем городе. А где именно, не знал. Подробности меня не интересовали.

– Ложь! Из дома Сидорчука то и дело машины выезжали! Вам же наверняка докладывали!

– Так у него же стройка. Стройматериалы возят: песок, щебенку, бетон. Это дело такое – строительство. Хлопотное.

– На собственном опыте усвоили? Как он там, домик в деревне?

– Три этажа, – с неподдельной гордостью сказал Цыпин. – Хоромы.

– Ну а я тут при чем?

– В каком смысле?

– Моя роль в этом деле?

– Ро-оль? Какая роль? – искренне удивился Цыпин.

– За что мне давали деньги?

– Тебе? Да бог с тобой, Ваня! Тебе-то за что?

Тридцать тысяч долларов! И он еще спрашивает: за что?!

– Кто к вам приезжал? Ладошкин?

– Ну и Сидорчук! Ну и трепло! Ай-яй-яй! – покачал головой Цыпин. – До такой степени напиться! Тягаться с Ваней Мукаевым! Ну и глупец! Но фамилию-то ты откуда знаешь? Ее и Сидорчук не знает.

– Я был в офисе фирмы «АРА».

– Ну Пинкертон! Ну молодец! Ну умница! Гений. Как вышел на нее?

Рассказать? Да, надо бы все рассказать. Цыпину можно.

– Я многое еще не помню. И почему оказался в тот вечер с Сидорчуком в ресторане «Девятый вал», не помню тоже. С чего-то это ведь все началось.

– А началось это, Ваня, когда ты пришел и потребовал у меня разрешение на эксгумацию трупа.

– На эксгумацию?! Да кого?! Какого трупа?!!

– Этого не знаю. Был ты злой, издерганный. Я сразу догадался – выпивши ты. И разговаривать с тобой не стал. А ходил ты перед этим к своей матери, к Инне Александровне. И как услышал от нее историю своего рождения, так и завелся. Теперь-то я понимаю, отчего ты так…

Цыпин вдруг тяжело и часто задышал.

– Владлен Илларионович, вам плохо?

– В больницу меня хотели положить… Ты думал небось, что с больничным я придумал… Нет, Ваня… Не придумал… Плохо мне…

– Почему же не легли?

– С тобой… С тобой хотел поговорить… Знал, что придешь… Правды искать…

– Я звоню в «Скорую».

– Погоди… Сейчас Анечка придет… Погоди… Думал: в деревню, в домик… Не в больницу – туда. Не напрасно же все… Не верю я в эту историю…

– В какую историю, Владлен Илларионович?

– Сидорчук… Кассета… Зачем?.. Глупость какая… Ты с матерью, Ваня, с матерью поговори… узнает она ведь, с ума сойдет… Как оно все…

Иван кинулся к телефону, вызвал «Скорую». Потом осторожно повел Цыпина в комнату, на диван.

– Рука, Ваня… Левая рука немеет. И тут, – Цыпин провел дрожащей ладонью по левой стороне груди: – Жжет все… Огнем…

– Неужели инфаркт!

Понял, что «Скорая» может и не доехать. На дачу Цыпин собрался, глупец! С такими симптомами! Похоже, был микроинфаркт, который прокурор перенес на ногах, да перенервничал, да кофе крепкий, да сигареты. Это вместо лекарств! А теперь у него уже обширный инфаркт миокарда!

– Где? Владлен Илларионович, лекарства где?!

Прокурор взглядом указал на полку в стенке. Иван кинулся к ней, рывком распахнул стеклянную дверцу, лихорадочно стал перебирать лекарства. Чего тут только нет! Сразу видно: в доме сердечник. Валокордин, нитроглицерин, корвалол… Нашел коробочку с ампулами, название лекарства показалось знакомым. Здесь же лежали одноразовые шприцы, стояла склянка с прозрачной жидкостью. Открыл, понюхал: спирт. Схватил резиновый жгут, кинулся к Цыпину. Сообразил: в вену надо колоть. Иначе конец. Туго перетянул прокурорское плечо жгутом.

– Ты что это, Ваня? – В глазах у Цыпина появился страх. А умирать прокурор не хочет. Инстинктивно цепляется за жизнь.

– Кистью поработайте, Владлен Илларионович. Кулак сжать – разжать, сжать – разжать. И спокойнее, спокойнее.

– А-а-а-а… Не надо-о-о…

Синяя вена в сгибе локтя набухла. Иван протер ваткой место укола, уверенным движением разорвал пакетик, вытащил одноразовый шприц, отломил головку ампулы, набрал лекарство. В глазах у Цыпина не только страх – удивление. Он и сам от себя такого не ожидал. Колоть?

– Убить меня хочешь… Ва-а-ня!

Если б хотел, вообще бы ничего не делал. Клятву Гиппократа давал, что это? Он тоже повинуется инстинкту. «Скорая» не успеет. Уверенно ввел в вену иглу, почувствовал, что попал. Шприц опустел. Цыпин дышал все так же прерывисто и тяжело, но дышал.

– Все будет в порядке, Владлен Илларионович.

– Да-да…

– Почему Леся уволилась?

– Ты… лучше… знаешь…

– Я? Ничего не знаю.

– Врешь… Впрочем… Верю… – вдруг прохрипел прокурор. – Теперь верю…

– Во что?

– Сидорчук… рассказал… Ошибся… Где… Где он?.. Где?

– Сидорчук? Вы же сами его выпустили!

– Найди… Ты…

И снова ужас в глазах у прокурора. Что он вдруг понял? Хрипит:

– Ты… Не-е-ет! Отойди! Отойди от меня!

В дверном замке скрежет ключа. Цыпин еще больше сереет:

– Анечка… Не смей… Анечка…

– Папа! Иван… Александрович. Что с папой?

– Отойди от него, – Цыпин сипит, но, кажется, была б у него возможность, кричал бы сейчас изо всех сил. – Отойди… Он…

Теряет сознание. Что неудивительно. Цыпину нервничать нельзя, это только все усугубляет. Сейчас ему надо в реанимацию. Неизвестно, выживет ли? А вот наконец и «Скорая». Молоденькая докторша смотрит на него подозрительно: