Молочная даль - Александр Малов

ситуации вдовца бы непременно стошнило от такого вида, однако ярость и задор не давали его желудку вывернуться на изнанку.

– Я люблю хорошо прожаренную свинину! – кричал мясник и его голос из привычно низкого и басистого превратился в писклявое завывание – свинина должна быть хорошо прожарена, о да! Я знаю в этом толк! Я сделаю вам отменный стейк из этого дерьма!

А когда мясник залился безудержным смехом, таким же визглявым, как и его голос, Михаил закричал в ответ, брызжа слюной прямо ему в лицо:

– Кушать подано, сука! Подавись этим жирным поганым телом!

И словно услышав пожелания Михаила, поддон вдруг стал еще шире. Все последующие действия произошли быстро, слишком быстро для человеческого восприятия, но вдовец увидел все. Он увидел, как поддон превратился в пасть, теперь уже настоящую. Михаил видел зубы, острые и длинные. Такие зубы могли перекусить вагон поезда и на мгновенье ему даже стало жаль мясника, но лишь на мгновенье. А потом, одним резким движением, поддон согнулся пополам, сомкнув свою челюсть и пронзив тело мясника своими гигантскими зубами. Потоки крови тут же хлынули на Михаила, но то стоял, словно вкопанный, наблюдая за происходящим и не отступая назад ни на шаг. А спустя еще несколько секунд все закончилось. Поддон опустел и лишь шапочка мясника виднелась на самом его дне.

Вдовец стоял весь в крови и вонял тухлятиной и горечью. После, наклонив голову вниз, он смачно сплюнул на самое дно поддона, туда, где лежала шапочка… мясника.

– Приятно тебе быть переваренным, тварь – сквозь зубы процедил вдовец.

Над его головой лязгнули цепи.

4

В убойном цехе наступила полная тишина. Свинячий визг больше не разносился по помещению, впрочем, как и отвратительный смех мясника. Где-то все еще разносились звуки от рабочего оборудования и хотя все происходило в одном помещении, Михаилу казалось, что он находится и вовсе за его пределами. Несмотря на высокую температуру внутри цеха он ощущал дуновение холодного ветра. Охлажденные капли крови на теле, заставили вдовца покрыться гусиной кожей. Теперь кровь не казалась липкой и он, проведя рукой по мокрым волосам и тут же вызвал вокруг себя небольшой алый дождик.

Колкая боль разнеслась по ладони. Понемногу Михаил возвращался в реальность. Опустив глаза на пол, он разглядел кусок ткани – лямку от фартука мясника, единственную оставшуюся часть, которую не постигла участь быть съеденной. Вдовец наклонился и подняв кусок этой ткани, принялся обматывать ей свою ладонь. Чувства брезгливости при этом он не испытывал вовсе.

Теперь глаза Михаила были закрыты. Он представил себе место, безопасное и теплое. В гуле оборудования, в дальнем конце цеха, он предпочел слышать шум моря. Кровь на теле, в его воображении, стала последствием после пребывания в морской воде, соленой и прохладной. Конечно, очень скоро капли крови засохнут, оставив липкую и неприятную корку, но сейчас это не имело никакого значения. Да, теперь все казалось не таким уж плохим. Михаил начал понемногу приходить в себя.

Мысль о том, что он убил человека его совсем не пугала. Мясник никогда и не был чем-то живым, лишь плод фантазии демона-искусителя, что хочет забрать в свое царство еще одну жертву. Да, руки вдовца были запятнаны в крови, но лишь в прямом смысле этого слова. На спусковой крючок он так и не нажал. «Молочная даль» все сделала за него уже тогда, как открыла свою огромную зубастую пасть и мерзавец получил по заслугам. И больше тут говорить было не о чем.

Игра наконец пришла к своем завершению.

– Очнись, Миша.

Голос, до боли знакомый и родной, раздался в тишине, словно колокольный звон. У мужчины тут же перехватило дыхание. Сейчас ничего не мешало ему свободно набирать воздух в легкие и все же, он не мог сделать ни единого вдоха. Страх того, что голос не раздастся вновь и магия этого момента вот-вот развеется, не позволяла вдовцу дышать в привычной манере. Затаив дыхание, он выжидал.

– Все хорошо. Я здесь. Подними свою голову, дурачок.

Да, это была она. Вне всяких сомнений этот голос принадлежал Анне. Плечи Михаила задрожали, словно тонкие ветки в ветреный день. Теперь он действительно ощутил холод, могильный холод. Дрожь прошла по его телу и ушла куда-то вниз, прямо под ноги, которые, казалось, вросли в каменный пол.

Медленно мужчина поднял свою голову вверх. С волос все еще стекали капли крови и падая вниз, с оглушительным звоном разбивались о камни. Пейзаж менялся по мере того, как Михаил поднимал свой взгляд выше. Перед ним все еще свисала поросячья туша, но теперь она была достаточно близко, чтобы вдовец смог как никогда сильно ощутить присутствие ауры смерти. Мутные глаза животного с безразличием смотрели на мужчину. Из перерезанного горла и разбитого пятака, кровь медленно стекала прямо в поддон. Свиное рыло, слишком толстое и большое, переливалось от нежно-розового до пурпурно-фиолетового оттенка. Да, рука у мясника была тяжела.

И тут труп поросенка заговорила голосом Анны. Михаил никогда бы не поверил в нечто подобное, но он стоял прямо напротив подвешенного свинячьего тела и все видел сам. Видел, однако ничего не мог сказать в ответ. Слова в голове просто исчезли, как будто их никогда там и не было. Да и к чему были слова, когда он мог слушать до боли родной голос. Теперь голос его мертвой жены раздавался не в воображении, а наяву, в «Молочной дали».

– Найди разгадку, дорогой – повторила Анна – Ты уже близко, но тебе нужно увидеть это. Оно где-то здесь. Просто осмотрись.

«Вы идете в правильном направлении – вспомнил Михаил слова мясника – осмотритесь, прошу»

– А что если это лишь чья-то очередная жестокая шутка? – подумал вдовец и тут же понял, что произнес свои мысли вслух.

– Твоя прическа – вот, что действительно стало чьей-то жестокой шуткой – ответила Анна и после услышанного мужчина не смог больше сдерживать своих слез.

Да, это была Анна, все та же Анна, которая так любила подшутить над своим мужем. Никаких сладких речей о любви, нет, все это было бы слишком просто и очевидно. До сих пор Михаил не знал, как реагировать на голос своей умершей жены. Это все еще могло быть частью игры, частью «Молочной дали», ставшей слишком жестокой. Однако даже она не знала того, какой