Лев Троцкий - Георгий Чернявский

Только в этих условиях в конце мая 1927 года последовало распоряжение Сталина, рассерженного тем, что ему не удалось использовать Чан Кайши, а затем выбросить его, как выжатый лимон (выражение генсека), чтобы компартия прекратила сотрудничество с Гоминьданом и его правительством, начала конфискацию земли и формирование рабоче-крестьянской армии. Коминтерн возложил вину за провал сталинского курса на компартию Китая, обвинив ее руководство в «правом оппортунизме». Генеральный секретарь партии Чэнь Дусю был снят со своего поста.

Троцкий до 1924 года в основном разделял установку на вхождение компартии в Гоминьдан и позже стремился оправдать эту позицию. Об этом свидетельствует его первый обстоятельный оппозиционный документ по китайскому вопросу «Китайская компартия и Гоминьдан», написанный 27 сентября 1926 года.[1005] В нем содержалась попытка провести водораздел между «настоящим» и «прошлым» революционного движения в великой восточной стране и гранью был назван 1925 год. Это сотрудничество было правильным для периода, когда компартия являлась пропагандистским обществом. Теперь же перед ней встала задача руководить пробужденным рабочим классом. Подвергая критике решения руководства КПК об участии в Гоминьдане, Троцкий отмечал, что эта линия продиктована сталинским руководством, и китайским коммунистам не оставалось ничего иного, как «принять те политические выводы, которые вытекали из этой организационной заповеди». Китай, таким образом, органически вписывался в комплекс противостояния Троцкого и Сталина по всем международным вопросам.

В критике курса Сталина Троцким и другими оппозиционерами было немало тонких наблюдений. Соглашаясь на сотрудничество коммунистов с левыми гоминьдановцами, они предсказывали предательство Чана, понимая, что, содействуя превращению Гоминьдана в централизованную партию по большевистскому образцу в противовес парламентской модели, Бородин и его помощники под сталинскую диктовку куют поражение коммунистов.

Вначале Троцкий пытался вступить со Сталиным в личную дискуссию по китайскому вопросу. Сохранилась ответная записка Сталина от 23 марта 1926 года: «Если Вам удобно, давайте поговорим о китайских делах сегодня в 4 часа в ЦК».[1006] Но постепенно становилось ясно, что о конструктивном диалоге речи не может быть.

К весне 1927 года открыто проявились различия между позицией Троцкого и оппозиции в целом, с одной стороны, и сталинской группой — с другой. Троцкий выступил с серией писем, обосновывавших его позицию по китайскому вопросу в связи с новыми событиями. Первое из этих писем было написано 27 марта, как только поступили сведения, что Шанхай занят национально-революционной армией.[1007] В нем выдвигалось предостережение, что чем более государственный характер приобретает Гоминьдан, тем он становится буржуазнее. Троцкого ужасала проводимая советской пропагандой мысль, что национальное правительство Китая является правительством всех классов. «Марксизм забыт окончательно», — негодовал он по адресу «отступников». «Мы окажемся курицей, которая высидела утенка». Троцкий требовал поставить вопрос о взаимоотношениях между компартией и Гоминьданом на рассмотрение большевистского Политбюро, хотя отдавал себе отчет, что вместо серьезного обсуждения в ЦК могут сделать «фракционную кляузу».

В этом и следующих его документах смешивались трезвый анализ, прогнозы политики Гоминьдана и его лидеров с упрямой верой в то, что китайские коммунисты смогут, вырвавшись из гоминьдановских объятий, обеспечить свою руководящую роль в революции. Наиболее ярко Троцкий выразил эту линию в письме «О лозунге Советов в Китае» от 16 апреля.[1008] Настаивая на том, чтобы компартия взяла курс на создание Советов, он стремился опровергнуть контрдоводы Сталина, ставившего знак равенства между лозунгами Советов и диктатуры пролетариата. «Но почему же у нас были Советы в 1905 году?» — звучал ответный вопрос Троцкого. Вопрос о переходе к социалистической революции он отодвигал на будущее. «Но не надо, — призывал Троцкий, — эту перспективу превращать в платоническое воздаяние за нынешнее положение, когда полем владеют вооруженные буржуазные предатели. Основная и жизненная задача состоит сейчас в том, чтобы подготовить ближайший этап, из которого только и могут вырасти все дальнейшие перспективы и возможности». Иначе говоря, Троцкий возвращался в оценке китайской революции к «перманентной позиции», то есть гегемонии пролетариата в демократической революции, создании власти Советов уже на этом этапе, который применительно к китайской ситуации он определял как антиимпериалистический, избегая сталинского термина «буржуазно-демократический этап».

От китайской конкретики Троцкий переходил ко все тому же вопросу о порочности бюрократического руководства партией и выдвигал требование проведения дискуссии, вновь отвергнутое Политбюро 12 мая. «Да, мы хотим обсуждения вопроса о судьбах китайской революции, стало быть, о наших собственных судьбах».

Проблема революции в Китае становилась своеобразным мостом для глобального перехода Троцкого и его сподвижников в контрнаступление против правившей группы. Соотношение сил было не в пользу оппозиции. Рассчитывать на успех Троцкий как более или менее трезвый политик никак не мог. Основная его задача состояла теперь в том, чтобы представить правившей партии, населению СССР, международному коммунистическому движению свой курс во всей его полноте и этим противопоставить «механическому большинству» компартии свою особую социально-политическую платформу.

Разногласия по вопросу о китайской революции были главным, но не единственным исходным моментом для подготовки первого документа объединенной оппозиции, который был подписан не только ее руководителями, но большой группой активных членов. Можно полагать, что документы Троцкого по китайскому вопросу побудили и его самого, и связанных с ним оппозиционеров переосмыслить весь комплекс разногласий с высшим руководством, в которое оппозиционеры теперь не входили.

При подготовке нового документа Троцкий выступил с рядом записок и писем, касавшихся в основном международных вопросов.

Продолжая наблюдать за событиями в Великобритании, Троцкий откликнулся на выступление Бухарина на заседании Президиума ИККИ по вопросу о движении за мир, которое он в значительной степени посвятил англо-русскому комитету. Деятельность его рассматривалась теперь не в качестве инструмента единого фронта, а как орудие в поддержку СССР. Троцкий просил прислать ему речь Бухарина, но так и не получил ее от Секретариата ЦК. Тем не менее основной смысл речи был ему ясен, как и то, что Бухарина полностью поддержал Сталин.

Шестнадцатого мая Троцкий написал тезисы «Борьба за мир и англо-русский комитет».[1009] В них он связал аргументацию Бухарина с курсом на построение социализма в одной стране и обвинял партийное руководство в «равнении по оппортунистическим верхам рабочего движения», в новой сделке с британскими реформистами. Заявление «О нашей зависимости от мирового рынка»[1010] также было связано с критикой «замкнутого хозяйства». Троцкий уверял, что международный фактор не исчерпывается опасностью интервенции, и доказывал, что в ближайший период зависимость СССР от мирового рынка будет возрастать; она выгодна советской экономике, ибо «удесятеряет вес, способность СССР к сопротивлению».